Джеймс Баллард - Привет, Америка!

– Вон там, Анна, небоскреб Форда и арабский квартал. Если присмотреться, можно увидеть и Мемориал Линкольна…

Уэйн усомнился, что бабка и дед доктора Риччи действительно родом с Манхэттена, как тот утверждал, и хотел поправить его, однако все вдруг резко замолчали. Орловский, глава экспедиции, стоял рядом с Уэйном, хватаясь за ванты грот-мачты, будто боялся, что его маленькие ножки не удержатся на палубе «Аполлона». Закончив со своими нелепыми комментариями, Риччи приобнял профессора Саммерс за талию, прячась за ее спиной от слепящего берега.

А Анна Саммерс в кои-то веки его не оттолкнула. Ее яркий макияж не растекся от брызг, хотя ветер немного растрепал забранные в тугой пучок светлые волосы. Как бы профессор ни пыталась скрыть это с помощью косметики, долгое путешествие пошло на пользу ее саксонской бледности: невыразительное лицо и высокий лоб теперь сияли, как у девчонки. Уэйн был ее самым большим поклонником. Как-то раз он без стука зашел в радиологическую лабораторию, чем жутко разозлил Анну, ведь она увлеченно расчесывала свои длинные, до пояса, волосы у маленького зеркала и предавалась мечтам среди реакционных колонн и счетчиков излучения. Профессор Саммерс быстро вышла из задумчивого состояния и рявкнула на Уэйна с невероятно четким американским акцентом. Зря Макнэр шутил, что она прежде была Анна Зоммер и сменила свою немецкую фамилию за полчаса до отплытия из Плимута.

Теперь же ее взгляд вновь сделался далеким и мечтательным. Саммерс прижалась к плечу Риччи и даже не пожалела времени на обнадеживающую улыбку Уэйну.

– Профессор Саммерс, опасно ли вдыхать золотую пыль? – спросил у нее Уэйн. – Она ведь может оказаться радиоактивной.

– Золото – и радиоактивным, Уэйн? – усмехнулась Анна, со знанием дела глядя на искрящееся побережье. – Не волнуйся, одних прямых солнечных лучей недостаточно, чтобы металл трансмутировал…

И все же что-то было не так. Уэйн ни с того ни с сего отпрянул от поручней. Заслоняя глаза рукой, он прошел по палубе к металлической лестнице и забрался на крышу конюшни, слыша, как беспокойно похрапывают два десятка мулов и вьючных лошадей, в стойла которых тоже проникали лучи палящего солнца. Наверху он схватился на вентиляционную решетку. Откуда взялось это странное предчувствие опасности? Уэйн выдержал долгое плавание через Атлантический океан – неужели струсит, когда Америка уже так близко? Внимательно осмотрев корабельные снасти и простирающиеся вокруг воды, Уэйн стал вглядываться сквозь туман в побережье Бруклина и Нью-Джерси.

Похоже, единственным, кто сохранял спокойствие на борту «Аполлона», был капитан Штайнер. Пока толпа на палубе радостными криками встречала приближающийся берег, капитан не покидал своего места рядом с рулевым и все так же смотрел в бинокль на открытое море метрах в ста впереди. Проверив скорость, Штайнер бросил на Уэйна чуть ли не заговорщический взгляд. «Аполлон» мчал по покрытой рябью воде, как резвая яхта; старые паровые двигатели работали на пределе – даже палуба тряслась. Корабль покачивало, и лошади в стойлах едва удерживали равновесие. Прежде осмотрительный Штайнер приказал раскрыть паруса до последнего сантиметра, будто решил окончить плавание с размахом яхтсмена.

Вот и первый из затонувших кораблей с беженцами, мимо которого они прошли в гавани. Бухта у южной оконечности Манхэтенна полнилась ржавыми обломками судов, чьи мачты до сих пор торчали над водой, напоминая о панике, в которой американцы бросились покидать родную землю сто лет назад. В мозаике слоящейся краски на дырявых дымоходах еще можно было различить фирменные надписи древних судоходных линий: «Кунард», «Холланд-Америка», «P&O». Близ Бэттери лежал на боку остов лайнера «Юнайтед Стейтс». Уже ушедшее на покой в Кони-Айленд судно вновь призвали к работе, когда понадобилось перевезти десятки тысяч жителей, бегущих из безлюдных городов. Опустошение продвигалось по континенту с запада на восток. Устье Ист-Ривер перекрыли потонувшие грузовые суда – последние из печальной флотилии, созванной из всех мировых портов, а затем брошенной здесь, ведь топлива на обратный путь через Атлантику уже не хватило. Нью-Йоркскую гавань переполняли страх, усталость и отчаяние. От правого крамбола поднимались радужные брызги. «Аполлон» сменил курс, чтобы не задеть взлетную палубу авианосца «Нимиц», огромного судна на ядерном топливе, оставленного мятежной командой – члены экипажа отказались открыть огонь по тысячам малых судов и самодельных плотов, загородивших выход из бухты. Заключительные безумные дни эвакуации американцев Уэйн знал по фотографиям и зернистым кинопленкам: миллионы запоздавших жителей Среднего Запада и штатов на севере, у Великих озер, прибыли в Нью-Йорк и заполонили улицы Манхэттена – а последние эвакуационные суда уже уплыли.

– Капитан Штайнер! Мы на месте, капитан, незачем так мчать… – волна из-под носа корабля обдала палубу, и Орловский вытер рукавом свое пухлое лицо. Он снова крикнул что-то капитану, но его слова затерялись в шуме двигателей и скрипе парусов, пропитавшихся сажей и брызгами.

Однако Штайнер не обращал внимания на главу экспедиции. Слегка покачиваясь на крепких ногах, он зачарованно смотрел на полные корабельных обломков воды, прямо как сумасшедший капитан из оперы. «Аполлон» подпрыгивал на мрачных пенящихся волнах, а Уэйн стоял на крыше конюшни над взволнованными лошадьми и цеплялся за вентиляционную шахту. Лучи закатного солнца отражались от тысяч безмолвных окон в офисных зданиях, от золотого песка, засыпавшего улицы. Уэйн вдруг осознал, что на одной только пристани золота – как в запасах Форт-Нокса. Военные не сумели вывезти его в Европу и бросили здесь, на берегу.

– Капитан Штайнер, три фатома!

«Аполлон» приближался к суше, и два моряка пытались опустить мерило вниз вдоль носа корабля.

– Капитан, лево руля! Тут риф!

– Назад, капитан! Иначе сломаем киль!

– Капитан?

Моряки в панике метались по палубе. Доктор Риччи отошел от перил и наткнулся на старшину. Профессор Саммерс предостерегающе махнула Штайнеру, а двое мичманов тем временем полезли на ванты грот-мачты, пытаясь найти спасение в воздухе.

«Аполлон» потерял темп, скорость уменьшилась вдвое. Паруса обвисли, и было слышно лишь, как плюется дымом раскаленный дымоход. Затем раздался низкий резкий звук, будто по корпусу заскребли металлическим лезвием. Вздрогнув, корабль накренился на правую сторону, словно раненый дельфин. «Аполлон» застыл на месте, едва движимый ветром, а винт под кормой продолжал вспенивать воду.

Все бросились к перилам. Лошади встали на ноги, и их гнусавое ржание заглушило шум двигателей. Уэйн спрыгнул на палубу и очутился между Риччи и Анной Саммерс. Моряки что-то кричали друг другу, показывали на воду, но Уэйн не отрывал взгляда от капитана. Как только рулевой поднялся, потирая ушибленные колени, Штайнер как ни в чем не бывало взялся за штурвал. «Аполлон» покачивался на волнах, перемещаясь по часовой стрелке; ветер утих, и паруса безвольно повисли. Штайнер внимательно смотрел на величественные башни Манхэттена, до которых теперь оставалось чуть меньше километра, и выглядел невероятно счастливым. Неужели он отправился в это долгое неизведанное плавание через Атлантику с тайной целью потопить судно всего в нескольких сотнях метров от цели, лишь бы сокровища заброшенных земель достались ему одному?