Андре Лори - Рубин Великого Ламы

— Из негров, американца и француза…

— Как изобретатель машины, этот француз имеет полное право занимать на ней первое место, — вставил Фицморрис.

— Я с этим согласен, — возразил лорд Темпль с удвоенной торжественностью. — Но также и Англия должна иметь там свое место. Если бы он пригласил в это путешествие хоть одного знатного англичанина (было ясно видно, кого подразумевал его светлость), наша честь была бы спасена. Я не могу этого вынести, сознаюсь, что мы исключены из этой экспедиции, мы, исследователи и путешественники преимущественно перед всеми. Я восстаю, — мой долг восстать против такого поступка!

— Если бы это вело к чему-нибудь, — заметил Фицморрис, — то и я бы восстал против такого исключения. Но что нам дает право на это? Положа руку на сердце, на что мы можем указать в прошлом? Если нам случилась хорошая добыча, мы никогда не предлагали соседу разделить пирог! Никто так охотно не ухватился бы за него зубами, как я, клянусь! Но, наконец, если нас не приглашают, нужно считать это потерянным. Вы того же мнения, Фейерлей?

— Совсем нет! — ответил прямолинейный майор, который своим взглядом коршуна, казалось, высматривал Добычу в пространстве. — Мое мнение такое: с теми, которые не делятся по доброй воле, надо употребить силу!..

— О! О!., силу… хорошо сказано… А какую силу? Вы придумали средство?

— Я? никакого… Да если бы я и знал его, то, вероятно, сохранил бы в секрете, или, по крайней мере, я бы открыл свой секрет с выгодой для себя…

На этом беседа закончилась, и каждый погрузился в свои мысли.

Дома Боб встретил не такую благосклонную аудиторию, как в клубе. Разочарованные сестры придрались к его смешному положению и осыпали его ядовитыми насмешками.

— Прощай, мои рубины! — вздыхала Мюриель.

— И моя библиотека! — сказала Полли.

— И мои лошади! — добавила Марта.

— И бесплатная лечебница для мамы!

— Чистить сапоги с палкой с золотым набалдашником под рукой и моноклем в глазу — это прекрасная идея. Этот Петтибон гениальный человек в своем роде!

— Говоря откровенно, милый Боб, вы позволили издеваться над собой самым жалким манером. На этот раз вы не были на высоте своего положения…

— Это хорошо говорить! Хотел бы я видеть вас на моем месте!..

— Честное слово, я бы сумела держать себя лучше.

— В самом деле?.. По всему нужно думать, что это так. Когда надо пускать в ход колкости, вы не имеете себе равной, Марта!

— Что мне особенно нравится, так это устав! — воскликнула Мюриель, — можно подумать, что он нарочно для вас составлен, милый Боб!

— А вы думаете, что это могло быть иначе? — вставила Полли загадочно.

— Вот тебе на! — воскликнул Боб.

— Да, это бросается в глаза. Документ, если не весь, то, по крайней мере, в отдельных статьях был выдуман в ту минуту, как вы пришли. Разве вы можете поверить, чтобы без ссылки на статью требовать непременно негров, и что после этого подобное требование не было бы внесено в устав.

— Да ведь это правда! — воскликнул Боб, удивленный. — Это отвратительная обезьяна выдумал нарочно, чтобы меня допечь. Но я вас уверяю, что устав очень хорошо составлен. Все предусмотрено: и беспрекословное повиновение, и напитки, и стирка белья…

— Бедный Боб! Он должен был сам себе мыть и гладить белье!..

— Да еще водой в строго ограниченном количестве…

— Я думаю, ваши воротнички и манжеты не имели бы такого блеска… Было бы забавно посмотреть, как это вы сами держали бы утюг и разводили крахмал…

— Что касается этого, то мужчины не хуже вас м огут исполнять вашу работу, если возьмутся за нее.

— Кто же это такие?

— Да, например, все парижские портные.

— Охотно соглашаюсь. Но стирка белья только ничтожная часть этого дьявольского устава. По уставу есть, по уставу спать, быть приговоренным к молчанию… С преступником не поступают хуже!

— И при этом непрерывная работа… Решительно, Боб, вы пошли по ложному пути, избрали карьеру, не соответствующую вашим способностям.

— Ах! Вы можете смеяться надо мною и вы тысячу раз правы! Я ни к чему не годен, я это вижу теперь, и никогда я так не сожалел, что не знаю никакого ручного труда.

Между тем общее любопытство, разжигаемое разными россказнями, все сильнее направлялось на летательную машину, которая строилась на заводе Стальброда под руководством и по плану Оливье Дероша. Все газеты держали специальных агентов, которые следили за постройкой аэроплана. Каждое утро газеты приносили читателям все новые подробности.

Все уже знали, что «Галлия» будет сто пятьдесят метров в ширину и восемьдесят метров в длину, значит, более одного квадратного гектометра. Она снабжена двенадцатью массивными винтами, которые приводятся в движение шестью паровыми машинами; эти машины с четверной тягой имеют печи из платины, отапливаемые газом нефтяного масла. Масло это помещается в алюминиевых трубах, из которых образуется как бы сруб аэроплана.

«Галлия» берет топлива на пятьдесят часов. Средняя скорость равняется ста двадцати тысячам километров в час. Положительные опыты привели к заключению, что для того, чтобы победить сопротивление воздуха при некотором наклоне аэроплана к горизонту и, принимая во внимание положение, что квадраты расстояния — в обратном отношении к скорости, совершенно достаточно этой средней скорости движения, чтобы победить все препятствия. Блестящие результаты опытов равны чуду. Благодаря силе машин и скорости движения, которой достигает аэроплан, скользя почти горизонтально по слоям воздуха, тяжесть его является малозначительным фактором.

Мост, или палуба аэроплана сделана из листа алюминия, на котором настлан паркет из лимонного дерева. Каждая из шести машин, расположенных по двум параллельным линиям, спереди и сзади, имеет свое отдельное помещение для топки, установленное на настиле из горного льна. Эти машины служили не только для движения вперед — горизонтального или вертикального, смотря по направлению, данному осям винтов, — но они еще развивали силу для электрического освещения и силу, которая поднимала и опускала сто четыре колоссальные ноги, на которых покоится весь механизм.

Каждая из этих ног, высотой в двадцать метров, состояла из каучукового цилиндра, наполненного водородом и охваченного тонкой стальной пружиной.

Становясь вертикально на землю, эти эластичные столбы опускались под тяжестью аэроплана до двух метров. Поднятые под наружной стороной площадки, они образовывали двадцать шесть рядов подушек, в каждом по четыре вздутых подушки, прикасавшихся одна к другой; в таком виде они могли служить плотом в случае падения в воду. Двенадцать винтов были расположены в два параллельных ряда по обоим концам аэроплана, между этими лапами, и покрыты алюминиевой сеткой.