Олег Авраменко - Протекторат

— Где они?

— У меня.

— А Сверчевский?

— Тоже. Я отвез его к себе домой и поручил заботам жены. Он хотел сразу пойти к судье и во всем покаяться, но я все же убедил его подождать до завтра. Боюсь, тебе не удастся придержать этого свидетеля в рукаве, чтобы предъявить его в психологически подходящий момент. Придется действовать в лоб.

Я налил себе еще вина и задумчиво посмотрел сквозь полный бокал на свет.

— Теперь это не имеет значения, Рич. Дело уже выиграно.

— Ты так думаешь?

— Я не просто думаю, я это знаю. Фальсификация со стороны обвинения одной из улик автоматически ставит под вопрос и все остальные улики, а по закону любое сомнение должно трактоваться судом в пользу обвиняемого. Наше процессуальное право очень строго в этом отношении. Даже если моя подзащитная будет осуждена, апелляционный суд отменит приговор и освободит ее с формулировкой «в виду противоправных действий обвинения». Ведь это почище всяких там процедурных нарушений — а сколько заведомо виновных людей было оправдано из-за несоблюдения мелких формальностей. Что же касается повторного расследования… — Я покачал головой. — Не припомню в нашей уголовной практике такого случая, когда после прекращения дела или отмены приговора суда человека вторично привлекали бы к ответственности за то же самое преступление. В принципе это возможно, но на деле невыполнимо. И совершенно не важно, сумеет ли следствие установить факт подделки тех записей. Это уже вопрос не доказательств, а чистой процедуры.

— Если тебя интересует мое мнение, то нет, не сумеет, — сказал Ричард, — Теперь уже никто не сумеет, даже я. К самим записям не придерешься — тут я целиком доверяю выводам специалиста, каким является Сверчевский; ну а вторжение в базу данных, если оно произведено умелым хакером, можно обнаружить лишь по горячим следам. К тому же там после твоей клиентки уже поработали ребята из отдела убийств, — а в сети они ведут себя как медведи на пасеке. Так что теперь это гиблое дело. Я рассеянно отпил глоток вина.

— Послушай, Рич. А может… — Я замялся и, кажется, покраснел. — А может ли быть так, что эти записи — настоящие?

Он удивленно посмотрел на меня.

— А тогда пистолет с пальчиками твоей клиентки, получается, ненастоящий? И окурок с ее слюной. И комлог, по которому она звонила секретарше. Да, конечно, я понимаю: после того, как обнаружилось, что следствие сокрыло часть улик, мало того — прибегло к подтасовке, ты можешь утверждать перед присяжными, что и остальные материальные доказательства сфальсифицированы. При таких обстоятельствах я бы, пожалуй, голосовал за невиновность барышни Габровой — но не потому, что считаю ее невиновной, а из-за наличия тех самых сомнений, которые должны трактоваться в пользу обвиняемого. А еще — чтобы государство не зарывалось. Если сейчас оно осудит действительно виновного человека, прибегнув к незаконным методам, и это сойдет ему с рук, то дальше оно станет подтасовывать улики против тех, кто только кажется ему виновным. — Ричард умолк и быстро слопал последние куски шашлыка, запив их большущим глотком вина. Затем удовлетворенно откинулся на спинку кресла и закурил. — Такова моя позиция как гражданина. Но если меня спросят как полицейского, могли ли быть сфальсифицированы улики, указывающие на виновность твоей клиентки, то я без колебаний отвечу «нет». Не могли и не были. Она в самом деле укокошила доктора — и теперь выйдет сухой из воды, благодаря дремучей глупости и карьеризму Богдановича. Гм-м… Хотя я совсем не удивлюсь, если окажется, что факт подделки тех записей изначально был недоказуем. Сверчевский говорит, что она гениально подготовила себе алиби. Настолько гениально, что потом расслабилась и сваляла дурака с остальными уликами. Ей чуть не удалось совершить идеальное преступление… А впрочем, почему «чуть»? Ведь удалось же!

Я горько вздохнул и выпил оставшееся в бокале вино. Поморщился. Встал из-за стола, сходил к стойке бара и вскоре вернулся обратно с бутылкой водки.

Ричард пораженно уставился на меня:

— Игорь, ты что?!

— Будем праздновать завершение дела, — с напускным весельем ответил я, — А что — гулять так гулять!

В тот вечер я так напился, что бедному Ричарду пришлось тащить меня домой на собственном горбу…

Наутро я проснулся совершенно разбитый, с адской головной болью и тяжестью в желудке, однако таблетка антиабстинента вернула меня в человеческое состояние. Успешно избежав объяснения с дочерью по поводу своей вчерашней пьянки, я слетал к Ричарду домой, забрал из-под его опеки эксперта Сверчевского и вместе с экспертом отправился в Нью-Ванкувер, чтобы одним ударом покончить со всем этим делом.

Как я и ожидал, мое заявление о противоправных действиях обвинения произвело эффект разорвавшейся бомбы. Богданович пытался протестовать, но делал это слишком неубедительно — он сразу понял, что его карта бита, и уже, наверное, представлял себя перед Большим жюри отвечающим на весьма нелицеприятные вопросы. Судья Савченко отклонил все его возражения и разрешил мне вызвать свидетеля.

Сверчевского и вправду не пришлось тянуть за язык. Он чистосердечно признался в своих и чужих грехах, ничего не скрывая и не предпринимая ни малейших попыток обелить самого себя. Сидевшая рядом со мной Алена слушала эту покаянную речь со странной смесью радости и недоверия. Раз за разом она тихо шептала что-то вроде: «Я же говорила вам! Я же говорила…» И слова эти, со всей очевидностью, были адресованы мне.

Когда Сверчевский закончил говорить, судья Савченко задал ему несколько вопросов, затем потребовал передать в распоряжение суда копии записей и объявил в заседании трехчасовой перерыв. Я был готов к такому решению, поэтому сразу после его оглашения извинился перед Аленой, сославшись на срочные дела, и под этим предлогом позволил конвоирам немедленно увести ее в комнату для обвиняемых. Сейчас у меня не было ни малейшего желания обсуждать с ней случившееся и выслушивать от нее дежурные заверения в невиновности, теперь уже подкрепленные показаниями Сверчевского.

Минут за двадцать до истечения времени перерыва меня разыскал по комлогу пристав и сообщил, что судья хочет поговорить со мной. Когда я пришел в судейский кабинет, там уже находились Богданович и его шеф, городской прокурор Тейлор. Богданович запальчиво убеждал судью, что показания Сверчевского не стоят и выеденного яйца, а предъявленные им записи — фальшивка от начала до конца. Тейлор угрюмо молчал и смотрел на своего подчиненного с таким видом, словно у того на голове росли ослиные уши.

Заметив меня, судья Савченко жестом прервал монолог Богдановича, предложил мне сесть, а потом сказал.