Дэвид Брин - Глина

Интересно… не допустил ли я ошибку. Что, если это всего лишь врач, пытавшийся помочь Риту?

Валявшийся на полу лазер отлетел в сторону, отброшенный кем-то из борцов, продолжавших, сопя и рыча, рвать друг друга. Попробовать завладеть оружием? Рискованно. И даже если оно попадет ко мне в руки, то в кого стрелять, в первого дитто или второго?

Пока я обнимал Риту, дилемма решилась само собой, двойным сухим треском. Оба голема дернулись и затихли.

— Будь я…

Мне понадобилось какое-то время, чтобы отстранить все еще трясущуюся Риту и осторожно подойти к уже дымящимся телам.

Мой однорукий похититель лежал поверх другого, явно безжизненный.

У второго, того, что пытался то ли отравить Риту, то ли помочь ей, похоже, была сломана шея, но в глазах еще светилась искра жизни. Он смотрел на меня, словно желая что-то сказать.

Вопреки здравому смыслу и слабому противодействию Риту, я шагнул к нему.

Глаз мигнул.

— Привет… Моррис… — прохрипел голем. — Тебе и впрямь… надо… прекратить… гоняться за мной…

Я почувствовал, как по моей спине пробежали холодные пальцы страха.

— Бета? Что вы здесь делаете?

Смешок. С оттенком презрения и высокомерия. Знакомо.

— Ох, Моррис… какой же ты… тупой. — Дитто моего врага закашлялся, из уголка рта вытекла струйка слюны. — Почему бы тебе не спросить ее…

Его стекленеющий взгляд переполз на Риту. Я тоже посмотрел на дочь Йосила Махарала, которая глухо застонала.

— Я? Почему я должна что-то знать об этом чудовище?

ДитБета снова закашлялся.

— Действительно, почему… Бет… И тут свет в его глазах померк.

Наверное, когда-то, давным-давно, люди находили удовольствие в созерцании смерти своего злейшего врага. По крайней мере они испытывали облегчение. Но у нас с Бетой обмен загадочными фразами, произнесенными при последнем издыхании, уже вошел в привычку, так что сейчас мной овладело лишь раздражение.

— Черт! — Я пнул однорукого, вероятно, пытавшегося спасти нас обоих, меня и Риту. — Ну почему ты его убил? У меня же есть к нему вопросы!

Я повернулся к Риту, которая все еще дрожала и явно не годилась для допроса.

Как раз в этот момент соседняя автопечь загудела, переключаясь в активный режим, зашипела и заурчала.

По-моему, делать это ее никто не просил.

Мне эти звуки не понравились.

Эхо… странное, непонятное, доносящееся откуда-то издалека… становится все сильнее, повторяясь через несколько минут. Каждый раз, когда машина переключается в режим «резонанса», я/мы воспринимаем слабые сигналы, кажущиеся одновременно чуждыми и знакомыми. Несущими уверенность и вселяющими страх.

Мы/я уже привыкаем к комбинированному состоянию близнецов… один разум в двух телах — сером и красном — перемещается туда-сюда, постоянно импринтируя то одно, то другое. Два мозга, связанных не только общей матрицей души, но и единой активной Постоянной Волной, пронизывающей пространство между нами.

В этом пространстве раскачивается платформа, на которую собирается усесться серый призрак Махарала.

Период движения платформы-маятника кажется каким-то знакомым… совпадающим с ритмом пульсации Постоянной Волны. Вряд ли это случайное совпадение.

— Не совпадение, — соглашается со мной малыш Красный.

Я слышу его голос в своей голове, он ничем не отличается от моего внутреннего голоса, звучащего по нескольку раз на дню.

Чудно.

— Вы сказали, что создаете идеальный дубликатор, — напоминаю я Махаралу, стараясь вовлечь его в беседу.

Даже его елейные лекции лучше страха ожидания. А может, я просто затягиваю время.

Он поднимает голову и смотрит на меня. Занят, но всегда готов поучать.

— Я называю его глазером.

— Как?

— Глазер.

— Расшифруйте.

— Потом. Ну, вам нравится?

— Нравится? Мне…

Уже начав отвечать, я чувствую удар последней волны и напрягаюсь, сопротивляясь спазмам. Больно, а тут еще это странное эхо… Но, к счастью, все быстро проходит. Вообще-то я уже как будто привыкаю.

Странно, но в накатывающих приступах боли ощущается что-то еще. Что-то вроде музыки.

— Нет… мне не нравится. Но почему вы выбрали такое ужасное название?

Голем, убивший своего создателя и меня, реагирует на мою реплику громким смехом.

— Что ж, признаюсь, мне просто захотелось сыграть шутку. Видите ли, я хотел провести параллель с…

— …с лазером. Я не тупица, Махарал. Он удивленно моргает.

— А что еще вы вычислили, Альберт?

— Мы… оба дитто Морриса… Серый и Красный… мы, как два зеркала на концах лазера, да? А то, что подлежит усилению… проходит между нами.

— Очень хорошо! Так вы ходили-таки в школу.

— Штучки для детей, — бормочу я. — И не смотрите на меня свысока. Если мне предстоит снабдить вас инструментом для превращения в Бога, выкажите немного уважения.

На мгновение зрачки дитто расширяются, потом он кивает:

— Хорошо, пусть так и будет. Мне и в голову не приходило… Позвольте объяснить кое-что.

Джефти Аннонас открыла Постоянную Волну как некое мерцание в фазовом пространстве между нейроном и молекулой, между телом и разумом. Бевисов научился впрессовывать так называемую эссенцию души в глину, доказав, что древние шумеры владели какой-то частицей утраченной истины. А потом мы, я и Бевисов, импринтировали в созданные Энеем Каолином автоматы мотивационную эссенцию. Результаты ошеломили нас и изменили весь мир.

— И что? Какое отношение это имеет к…

— Перехожу к этому. Поддерживаемая, как и все прочее, полями и атомами, Постоянная Волна тем не менее является чем-то много большим, чем суммой наших частей — наших воспоминаний и рефлексов, инстинктов и побуждений. Примерно так же морская зыбь показывает только поверхностную часть громадного комплекса глубинных напряжений.

Я чувствую приближение еще одной вибрации. Наблюдая за платформой, я уже пришел к выводу, что пульсация происходит через каждые два-три качания.

— Звучит распрекрасно, — говорю я дитЙосилу. — Но как быть с этим экспериментом? Постоянная Волна колеблется между нами, как между двумя зеркалами, из-за того, что у меня…

Удар. Сильный! Я хриплю и натягиваю ремни. И тут же приходит эхо…

…и передо мной на мгновение возникает залитый лунным светом ландшафт — темные равнины и овраги, покрытые опаловым сиянием и тенями… Все это перекатывается внизу, подо мной, как будто я смотрю на некое воздушное творение.

Потом видение проходит.

Я пытаюсь удержать цепочку мыслей, пользуясь разговором, как якорем, ведь мой реальный якорь, органический Альберт Моррис, мертв. По крайней мере так мне сказали…