Юрий Брайдер - Хозяева Острога

— Ты про Хозяев поподробнее расскажи, — попросил Темняк, в глубине души лелеявший надежду отыскать своего обидчика.

— Про них я знаю не больше твоего. А то и меньше… Ты лучше у Куклима спроси. Он до того, как сюда попасть, в услужении у Хозяев состоял. Запанибрата с ними был. На чем и погорел.

Куклим Ножик, личность в общем-то ничтожная, к вниманию такой влиятельной особы, как Темняк, отнесся совершенно равнодушно. Если, к примеру, тот же Бальзам ощущал себя здесь птенцом, выпавшим из родного гнезда, и чаял туда вернуться, то Куклим был птенцом, гнездо которого сгорело вместе со всеми упованиями. На верхотуру он был взят ещё ребенком и иной жизни, помимо услужения Хозяевам, себе не представлял. Люди для него были чужими.

Главным достоинством Куклима (в понимании Хозяев, конечно) была его неординарная внешность — внушительный кривой горб и длиннющие руки, достававшие до земли даже в стоячем положении (хотя какое стоячее положение может быть у горбуна!).

А сгубила Куклима преступная связь с другой хозяйской любимицей — лысой, косоглазой карлицей — плодом которой, как ни странно, стал совершенно нормальный человеческий детеныш, что свело на нет громадную селекционную работу, проведенную Хозяином. (Он, наверное, мечтал на потеху сородичам вырастить племя лилипутов.)

Рано лишившись людского окружения, Куклим не имел привычки к словесному общению. Каждое слово из него приходилось выдавливать чуть ли не силой.

— Долго ты у Хозяев прожил? — поинтересовался Темняк, искренне желавший наладить с уродом нормальные отношения.

— Не считал, — не слишком любезно ответил тот.

— Понравилось тебе у них?

— Жить можно, — он пустыми глазами покосился на царивший вокруг содом пополам с гоморрой.

— Назад не хочешь?

— Кто же меня возьмёт…

— А как ты с Хозяевами общался?

— Никак.

— Вообще никак? — удивился Темняк.

— Я никак. А они по-всякому. Когда пнут, а когда и приласкают.

— Не заливай. Разве можно приласкать, рук не имея.

— Зачем им руки. Острог они и без рук построили. Им всё послушно. И воздух, и камни, и самые разные вещи…

— Как же они между собой якшаются? Трудно ведь безъязыким знакомство водить.

— Это тебе трудно. А им всё на свете легко. Надо будет, они друг друга через весь город услышат.

— Каким, интересно, образом? — Весь разговор строился таким образом, чтобы вытянуть у собеседника как можно больше информации.

— Не важно. Это не нашего ума дело, — отрезал Куклим.

— А если вокруг Хозяина сияние появляется, что это может означать?

— Да всё что угодно.

— Ну например?

— Так они свои чувства выказывают. Злятся. Или требуют что-то. Любовь демонстрируют, — Куклим тяжко вздохнул, вспомнив, наверное, о своей разлюбезной карлице.

— К кому? — поразился Темняк.

— Друг к другу. Они ведь, как и мы, разнополые. Если самку похоть обуяла, так она аж огнем пылает.

— Именно самку?

— Конечно. Они у них в этом деле главные.

— А как отличить самку от самца?

— Пока её не прихватило, ничем.

— И ты при их любви присутствовал?

— Нет. Для этого у них другие места имеются.

— Занятно… Ну а вообще. Чем они живут?

— Как и мы, жратвой.

— Это понятно. Жратвой и клопы живут. Но ведь мы, нажравшись, развлекаемся. Играем во что-нибудь. Поем, пляшем. Пируем в конце концов.

— Они тоже пируют. Залезут в специальное корыто и пируют. Им ведь шкура сразу и пасть, и желудок заменяет. Бывает так насосутся, что сами себя в косичку завивают.

— И всё? Скучновато…

— Тебе их жизнь не понять. Они живут, как бы это лучше сказать… полнее нас. Ярче. Иногда целые представления устраивают. Собираются кучкой и начинают светиться. В воздухе всякие картины рисуются, только нашему глазу их не уловить. Да и вообще… Нам о Хозяевах судить, что клопам о людях. Почему, дескать, у одних кровь сладкая, у других горькая, а у третьих хмельная. Чтобы понять Хозяев, надо, самое меньшее, влезть в их шкуру.

— Вот уж куда меня не тянет! — Темняка даже передернуло, чему в немалой степени способствовали воспоминания о визитах Хозяина в стойло Годзи.

— Отсюда и беды наши, — горько вымолвил Куклим. — Никто не может представить себя в чужой шкуре…

— Раньше, значит, ты выше обитал… — задумчиво произнес Темняк.

— Выше, много выше, — подтвердил горбун.

— А дорогу туда можно найти?

— Можно. Если всем нам за это дело дружно взяться, да ещё баб позвать, чтобы веселее было, то поколений этак через пять-шесть найдем.

— Хочешь сказать, занятие бессмысленное?

— Конечно. Хотя самих Хозяев и не видно, без их воли здесь ничего не происходит. Кого-то они берут к себе, кого-то вышвыривают вон. Кого-то казнят, кого-то милуют… Люди не в силах ничего изменить. Даже и не пытайся.

— Но ты их, похоже, не осуждаешь.

— За что их осуждать… Они-то без нас проживут, а мы без них вряд ли.

— А сейчас выслушай одну историю и скажи, что ты по этому поводу думаешь. Человека, не важно какого, видели внизу, на улицах. Потом он появлялся здесь, на верхотуре. И вновь отправлялся вниз. Такое возможно?

— Ну, не знаю… — Куклим задумался. — Попасть сюда можно только при содействии Смотрителя. Если его специально послали за тобой или ты погиб на Бойле. Но вот как потом вернуться назад? Нет, ничего не могу сказать.

Про лестницу в небо, на самом деле служившую спуском в отхожее место, Куклим, как видно, ничего не знал. Ну и ладно. Что можно взять с этого нежного, оранжерейного растения, любовно взлелеянного всесильным садовником, а потом за ненадобностью выдавленного в грязный и вонючий чулан? Он и так рассказал немало любопытного.

От доверительных бесед с работягами толку было ещё меньше. Все они в разное время попали на Бойло, провели там несколько схваток, в конце концов потерпели поражение и после встречи со Смотрителем, одно имя которого до сих пор вызывает у многих дрожь, оказались на верхотуре, ставшей для них не вожделенным раем, а неизбывным адом.

Некоторые, правда, успели побывать и на других работах, столь же изнурительных и внешне совершенно бессмысленных: сортировали по размерам какое-то сыпучее вещество, напоминавшее гравий, дробили примитивными колотушками окаменевшие куски “хозяйской желчи”, сбрасывали в жерло огнедышащего колодца целые охапки “хозяйского пуха”, но принципиального значения это не имело. Везде было примерно одно и то же.

С каждым днем Темняк всё больше убеждался в том, что пассивное ожидание — занятие бесперспективное. Или сойдешь с ума от тоски, или случайно утонешь в “глине”. Надо было, не обращая внимания на неблагоприятные пророчества, самому искать выход из этой ловушки.

Желательно, конечно, вверх. Звёзды всегда предпочтительней, чем земляные норы. Но коли это невозможно или связано с чересчур большим риском, то можно и вниз. Если нельзя довести дело до конца, лучше всего начать его с самого начала.