Владимир Брагин - В Стране Дремучих Трав

— Страна Дремучих Трав.

— Правильное название. Страна Дремучих Трав… Когда-то очень давно я так и назвал страну, где живу. Но кто же вам сказал об этом?

— Название страны я прочел в листках, которые вы оставили (я хотел сказать — под пнем, но замялся)…оставили в своем доме.

Я развязал плащ, достал крупинку и протянул ее Думчеву:

— Вот, Сергей Сергеевич! Вот крупинка, которая восстановит вам рост!..

Он посмотрел на нее и сказал:

— Чернила! Мне нужны чернила, чтобы написать сызнова дневник!

«Странное дело, — подумал я: — почему Думчев отвернулся от крупинки? Иль, может, эти крупинки вовсе не восстанавливают рост? Но об этом мне Думчев не хочет сказать?»

Почему первые слова, которые Думчев сказал, увидя меня в Стране Дремучих Трав, были им произнесены так, будто он давно меня знает? Точно эта диковинная страна, где я появился, самый обыкновенный городской бульвар: на скамейках сидят няни, они заняты своим вязаньем и поглядывают, как играют дети. И на этом бульваре он встретил меня — соседа по квартире.

— Сергей Сергеевич…— шепчу я. — Я видел вас вчера… совсем близко… Догонял, звал…

В схватке человеческого разума с многообразием инстинктов обитателей этой страны победителем вышел разум. Думчев, учитывая автоматический механизм жизни насекомых, застывшие, ограниченные формы их инстинкта, не только не погиб в этой стране, но обратил силы их инстинкта на службу себе — человеку.

Какое-то особенное спокойствие, я бы сказал — страстное спокойствие, проявлялось во всех его движениях.

Да, Думчев не удивился моему появлению в его стране и не спросил, как я очутился здесь. Видно, долгая жизнь в этом мире, где беспрерывно подстерегают опасности, где человеку с его гордым разумом всякий миг надо решать труднейшие задачи, — эта долгая жизнь приучила Думчева ничему не удивляться.

Вот он отошел на несколько шагов от меня, посмотрел на какие-то следы, прислушался к шороху деревьев-трав и заговорил сам с собою. Это была, по-видимому, его привычка. Она сложилась у него за десятки лет жизни в Стране Дремучих Трав. Говорил он очень медленно, негромко и отчетливо.

— Что ты скажешь о нем? — спросил он себя обо мне и тут же себе ответил: — Что скажу? Очень уж он стрекочет! Совсем как кузнечик. Мельтешит, шумит. В каком-то ознобе. Но что с него возьмешь? Он молод…

И тут я собрался с духом и перебил его:

— Как же вы, Сергей Сергеевич, не удивились? Вдруг ни с того ни с сего появляется человек здесь, в вашей Стране Дремучих Трав… А вы ни о чем не спрашиваете.

Он спокойно и раздельно ответил:

— Чему же удивляться? Все ясно и просто. Люди открыли состав сложных соединений, уменьшающих и восстанавливающих рост, вот вы и появились. — Думчев внимательным, долгим взглядом всмотрелся в шумящие вершины и тихо, серьезно спросил: — Что же не идут сюда другие люди?

— Нет! Нет! — вскричал я. — Зачем же людям заниматься поисками каких-то составов, уменьшающих и восстанавливающих рост? Современные микроскопы помогают человеку достаточно хорошо изучить мельчайшие организмы.

— Не живя, не бывая в Стране Дремучих Трав, изучать ее?! Глядеть через стекла микроскопа?..

Я не ответил на это замечание. Разговор между нами прервался.

Потом я услышал, как он опять говорит сам с собою:

— Но как же он, этот суетливый человек, оказался здесь, недалеко от моего дома?

— Как? — воскликнул я. — Ведь все началось с листков в букете…

Думчев с недоумением посмотрел на меня:

— О каком букете вы говорите?

— Однажды вечером в номер гостиницы ко мне залетел букет цветов, а в нем листки, загадочные листки…

— Вы что-то путаете, молодой человек.

— Ничуть!

— Букет цветов… листки… гостиница… — Он сердито пожал плечами.

Я продолжал:

— Листки были прочитаны под микроскопом, листки вашего дневника.

Лицо Думчева осветилось тревожной радостью.

— Так он найден? Он дошел до людей?

— Кто? О ком, о чем вы говорите?

— О своем дневнике открытий, сделанных за все годы моего пребывания в Стране Дремучих Трав. Все ли, все ли листки дневника найдены?

— Три листка! Три листка. Они были загадочны и непонятны.

— А их было много, очень много! — с горечью сказал Думчев. — Их едва тащил на себе мой верблюд. Но он погиб, мой верблюд, мой паук-волк. А я все шел и шел… На северо-восток, на северо-восток, к беседке. Я хотел переправиться через Великую Медленную реку. Буря… Плот перевернулся. Под водой чудовище охраняло мой дневник. А потом… ветер унес листки. Ветер…

Думчев замолчал. А я все больше и больше верил в то, что он скоро, может быть уже сегодня, вернется к людям. И не надо будет думать о чернилах, не надо будет у бумажных ос добывать бумагу. Думчев вернется к людям и спокойно вспомнит, восстановит, повторит то, что было в его дневнике. Сколько бед, невзгод, злоключений преодолел он, сколько отваги, труда, настойчивости, изобретательности проявил, чтобы обогатить человечество новыми знаниями и донести свой дневник людям, дневник, от которого остались только три листка!.. Теперь все это позади.

Я хотел сразу же заговорить об этом, но не знал, с чего начать. Крупинка роста лежала на земле перед нами. Стоило только развязать плащ. Но ведь один раз я протянул ему крупинку, а он отвернулся от нее. Почему?

Думчев прервал мои размышления и задал свой первый вопрос:

— Да, вы говорили, что люди еще не изобрели сложных составов, влияющих на рост живого организма. Но как же вы здесь очутились?

— Случилось так, что в моем распоряжении оказались порошок и две крупинки. Они лежали на столе в фанерном домике.

— И вы проглотили порошок, не так ли?

— А вот эта крупинка, Сергей Сергеевич, сохранена для вас, — сказал я твердо и спокойно и протянул ее.

— Мешок! Посмотрите, какой хороший мешок!

— Где? О чем вы говорите?

— Движется большой мешок. Как, вы не видите? — Думчев указал на большую гусеницу, похожую на ту, которую я принял когда-то за удава.

— Почему вы эту гусеницу называете мешком?

Но Думчев уже сорвался с места и побежал за гусеницей, скрылся в травах.

Скоро он вернулся и весело воскликнул:

— Выследил! Из добротных шелковых ниток сплетет она оболочку — кокон. А я ее из этого мешка вытряхну.

Будет для вас хороший спальный мешок. — Он похлопал ладонью по своему дорожному мешку. — Не хуже этого… Но я вернулся к прерванному разговору:

— Так вот, Сергей Сергеевич, были у меня две крупинки. Одна вот эта…