Николай Басов - Чулков — первый ангел человечества

Дочь не отходила от какого-то нового типа в кожаной куртке, который ей, похоже, нравится, и который просил называть себя Гошей. Должность у него звучала вполне обыденно — администратор. Он утверждал, что когда-то работал в цирке. Это Чулкову нравится, он вообще цирк любит, только стесняется признаться. А вот жене это было не по нраву, она почему-то решила, что если парень из цирка, значит дурачек. А Чулков считал, что в цирке нужно куда больше ума иметь, чем в этой Российской Думе, там артисты своими жизнями за дурость расплачивались, а в Думе, похоже, никто и ничем.

Сначала перелет задумали с замахом — со Спасской башни на храм Василия

Блаженного, но на Храме не нашлось места для посадки. Да и Гоша не сумел договориться об аренде Спасской башни, уж очень много запросили.

Пришлось прыгать из Царской башенки и, как было оговорено, лететь до

Мавзолея. На Царскую башенку жена согласилась с трудом, хотя Чулкову эта идея очень нравилась, он давно хотел на ней побывать, к тому же, говорят, с нее еще Наполеон на пожар московский смотрел.

Когда они, придерживая крылья, в окружении каких-то телевизионщиков, поднялись сюда по тесным, и временами грязным степеням, тут оказался какой-то мусор, старые носилки, в камни было ввинчено что-то, похожее на ржавую подставку для турельного пулемета. Гоша объяснил — это киношники давным-давно ввернули, когда фильм про взятие Кремля в семнадцатом снимали. А потом не смогли вывернуть.

Потом стали готовиться. Дочь с Гошей остались на башенке, а вот жена ушла на Мавзолей. При этом одна из камер последовала за ней, все время помигивая глазком. Жену это утешала, она даже вести себя пыталась с несвойственный ей добродушием, когда камера работала. И увела сына.

Тот хотел остаться, чтобы застегнуть ремешки, но Гоша сказал, будет лучше, если это сделает дочь. Он тоже ее все время выставлял вперед, наверное, пиарил, как теперь говорили.

Чулков разделся, оставшись в тренировочных и футболке. На ноги натянул легкие черные кроссовки, он и не знал, что такие легкие бывают, пока ему

Гоша с дочерью не купили где-то за бешенные деньги, почти сто зелеными.

Потом вделся в крылья. Ремешки, как и было договорено, затянула дочь.

Почему-то Федор был уверен, что все пройдет как надо, но волновался.

Народу собралось слишком много, объяснил он себе. Люди запрудили

Красную площадь, стояли на Васильевском спуске, у «России», на мосту через

Москва-реку, а немного фигур виднелось даже на крыше Гума. В общем, не полететь Чулков никак не мог.

Он опробовал крылья. Толпа внизу зашумела, кое-где почему-то засвистели, наверное, в знак поддержки. И вдруг Чулкову стало ясно, что со временен полететь будет невозможно. Он так и сказал, пожалев, что сына рядом нет. Камеры, которые держали на плечах дюжие мужики без счета, впрочем, умело не вылезая вперед, зафиксировали каждое его слово, каждое, даже мельком, выражение лица.

Дочь дрогнула и спросила:

— Ну, сейчас-то можешь?

Оттолкнувшись от стены с зубчиками, Чулков сначала здорово «провалился» вниз, даже в ушах засвистело, руки в крыльях почему-то не захватили достаточное количество воздуха. Потом все-таки подмяли силу под крылья, остановили падение. На долгий, долгий миг Чулков почти завис на месте…

Но останавливаться было нельзя, он мог снова упасть, и тогда до мавзолея уже не долетел бы.

Над толпой на площади, которая на миг стихла, поднялась настоящая буря, люди, кажется, ждали, что он все-таки упадет. А может быть, наоборот, давали советы, как могли. Чулков еще немного соскользнул вниз, отчаянно работая крыльями, уже обживаясь в воздухе, и тогда почувствовал, что может двигаться плавно. Так, взмахивая все уверенней, он тронулся в свой путь до мавзолея.

Поднимаясь над людьми, он смотрел и удивлялся. Лететь тут, в воздухе около Кремля было легко, да и ветер дул почти попутный, только сносил его к центру площади, а ему-то нужно было вдоль стены, над елками и трибунами, которые так и остались с коммунистических времен.

Проводов тут не было. Да и толпа теперь затихла, казалось, во всей этой огромной массе людей никто не дышит. А Чулков переваливал через какие-то всплески воздуха, подбрасывающие вверх, и миновать ямы, затягивающие вниз.

Вдруг у Чулкова появился кураж, настоящий артистический, который заставляет даже циркачей, людей куда как тренированных, делать то, чего они и сами-то от себя не ожидали. Он пролетел над людьми, стоящими у ограды Василия Блаженного, где кончалось милицейское отцепление. Все смотрели на него, и теперь поддерживали — своим вниманием, и силой убежденности, и желанием летать. И Чулков понял, что ощущали первые летчики…

Потом вдруг осознал, что не может подняться так, чтобы приземлиться на верхушку мавзолея. Слишком уж он растратился, когда сделал такой широкий крюк. А ведь смог же слетать с балкона через двор и обратно…

Пришлось плюхнуться на трибуну, где всегда стояли вожди. Тут же была, кстати, уже и жена с парой каких-то охранников. Чулков оказался не самым лучшим специалистом по посадке — ударился об стену за трибуной всем телом, упал, расшиб коленку и локти, на которые принял удар, чтобы не поранить крылья.

Шум после его полета возник колоссальный. Снова приезжали с НТВ, но теперь Чулков уже знал, что эту компанию не следует пускать. Не любил он их, у них слишком много рекламы, и верующие советовали вовсе их не смотреть… На два других телеканала он все-таки сходил. На одном просто попытался рассказать историю о мужичке с Девички, но ему не поверили и чуть не обсмеяли. А на втором и вовсе почти ничего не спрашивали, а тут же стали разговаривать с психиатром, которого, как оказалось, пригласили заранее — мол, что Чулков может значить с позиций современной науки о человеке.

Чулков, что было ему совсем не свойственно, почувствовал себя оскорбленным. Он сказал:

— Я-то думал, вы приличные люди.

Поднялся, сдернул с себя микрофончик, и хотя был прямой эфир, пошел к двери, по дороге небрежно подняв и уронив на пол стул как знак дебоша.

Двери оказались заперты, но он стукнул в них пару раз ногой, и его тут же выпустили.

Как ни странно, после того, как он разозлился на этих дураков с телевиденья, всякие журналисты и операторы с камерами стали еще больше виться около его дома.

Дочь купила на свое имя «Вольво», и Гоша учил ее водить машину. А жена принялась приносить вырезки из разных газет и журналов. Выяснилось, что их можно заказать в соответствующей фирме, хотя стоило эта услуга немало.

Зато вырезки собирались чуть не со всего света, и многие были на таких языках, о которых Чулков даже не слышал. К тому же, жена сказала, что реклама стоит любых денег.