Яна Дубинянская - Гаугразский пленник

Он сумасшедший. Мы когда-нибудь разобьемся. Нелепее не придумаешь: разбиться в собственном блоке, не вписавшись в поворот вдвоем на безумной скользилке…

— Слав!.. А если Аська вернется?

— У твоей Аськи своя личная жизнь. Бурная.

— Откуда ты знаешь?

— Молчи.

Он шутил. Он знал, что я при всем желании не сумею молчать.

И в последний момент я, тоже в шутку, попыталась ускользнуть — я же сильная, я независимая, хладнокровная, я женщина, в конце концов!.. А женщина, это неоспоримо, всегда может переиграть мужчину. Подразнить. Распалить еще сильнее. Заставить его хоть на секунду признать свою слабость…

Он набросился на меня, как хищный зверь из той экосистемы, откуда только что вернулся, пропитанный дымом. Его глаза очутились так близко, что не могли видеть меня, да и не стремились, для него теперь имело значение только одно — его сила, мужская, не терпящая ни малейших сомнений. И меня уже не было, не существовало, эта необоримая сила смяла, смела начисто остатки независимой женщины, и конечно же, я сама этого хотела, разве мыслимо вообще желать чего-то другого?..

— Сла-а-ав!!!

— Они сбросят бомбу.

— С чего ты взяла?

— Они готовятся к этому, Слав. На всех уровнях. Сегодня на митинге шла хорошая промывка мозгов с ретрансляцией навесь Глобальный социум. И это только начало. Мне кажется, если б не Любецк, они придумали бы что-то еще.

— Подожди, Юська. Только не обобщай. Факты.

— Ты сам знаешь. Почему до сих пор не свернули проект по учебным тревогам?

— Тормозы. Как будто ты сама не работала в ГБ.

— Работала. Тормозы. Но целый год — все-таки чересчур. После Любецка учебные тревоги потеряли всякий смысл, это стало ясно сразу же. Но они продолжаются, и цель тут одна — маскировка. Люди не должны заметить, что за весь год не произошло ни единого локального дестракта.

— Откуда ты знаешь?

— Старые связи. Я не о том…

— А я о том. Сам?

— Не начинай. Я не хочу сказать, что меня это радует. Наоборот, пугает. Локальные дестракты уже вряд ли возобновятся. Теперь, если мы так и не наладим переговорный процесс, нас ждет второй Любецк, только помасштабнее. Возможно, столица.

— Ты добрая.

— Я вижу, что происходит. Гебейщики считают, что социуму нельзя знать об этом, и они правы, нам не хватает только паники. Но на дозированной информации очень легко играть, ты же понимаешь. Постоянные дестрактные тревоги плюс годовщина Любедкой трагедии — хороший фундамент для узаконивания наступательной стратегии. Глобальный социум грамотно доводят до пика ненависти к Гаугразу, но это должна быть ненависть сильного к слабому, без примеси страха. Поэтому…

— Перестань. Ты не на аппаратном заседании.

— Они не желают меня слушать. Просочились слухи, не знаю, насколько это правда, что на следующей сессии Глобального парламента мое ведомство вообще упразднят. В любом случае реально что-то предпринять можно только через ГБ.

— Это не ко мне. Ты в курсе.

— Слав! Ты должен подать рапорт. С предложением включить меня в состав новой экспедиции. Я уверена, что…

— Должен? Тебе кажется, ты все еще моя начальница?

— Подожди, ты же ничего не знаешь. Я сегодня говорила с передатчицей, Она замкнулась, они всегда сразу замыкаются, если… а ее еще допрашивали до меня… Но мне показалось…

— К Самому. Приемные часы уточни у Секретарши. Хотя тебе оно, думаю, не зачем.

— Слав…

Его плечо резко исчезло из-под моего затылка — будто выдернули опору, фундамент, несущую конструкцию. Я увидела Слава уже на другом конце комнаты — голого, худого, жилистого, с белым пухом приставшей постели на животе и груди. Над любым другим мужчиной в таком виде я бы обхохоталась до колик. Но Слав никогда не бывает смешным.

Брезгливо стряхнул белые хлопья. Нагнулся за продымленным комбом.

— Слав.

Он молчал.

— Ты уходишь?

Я без малого десяток лет уверена, что когда-нибудь он уйдет. Впрочем, он уже не раз уходил, иногда со скандалом, часто молча, как теперь, — и я не сомневалась, что он не вернется. И становилось даже где-то легче. Но потом он все-таки возвращался. И при этом я знала, что так не будет продолжаться до бесконечности.

Если со Славом вообще можно о чем-то точно знать.

Я тоже встала и огляделась в поисках конусили. Слишком уж много преимуществ у одетого мужчины перед голой женщиной в разворошенной постели.

Конусили нигде не было. Или Слав сорвал ее с меня еще в коридоре на скользилке — не помню, ничего не помню… — или аннигилятор идентифицировал то, что от нее осталось, как мусор. Теперь надо идти в гардеробную комнату программировать новую одежду… Слав, конечно, не станет ждать.

И по фиг!!!..

Я встала на скользилку и проплыла мимо него на первой скорости, очень прямо держа спину. Я неплохо сохранилась. Мне никто не дает моих тридцати девяти. И я спокойно проживу без него, грубого, вздорного, сумасшедшего гебейщика…

— Юста.

Не затормозила. Обернулась уже в дверях:

— Что?

— Завари чаю.

— Еще чего. Обойдешься.

Он в несколько шагов догнал мою скользилку. Ни слова не говоря, обхватил меня со спины жилистыми руками и чуть-чуть приподнял, позволив ей медленно двигаться дальше. Я снова вдохнула запах дыма. И снова закружилась голова — от этого запаха, от прикосновения жестких пальцев к груди…

Не вырваться. Пока он сам не захочет.

И никогда нельзя предугадать, чего он захочет в следующую минуту.

— Юська… Полетели на море.

Волны одна задругой разбивались о подножие горы, похожей на лошадь. Лайя, 2145 метров над уровнем моря, Южный хребет.

Аська визжала, кидаясь навстречу волнам. Под одни подныривала, на других подпрыгивала, прокатываясь к берегу вместе с пенным гребнем; несколько раз ее, кажется, чувствительно приложило о прибрежные булыжники. Тем не менее она вскакивала и снова с победным визгом бросалась в море.

— Это опасно, — сквозь зубы проговорила я.

— Ничего ей не будет.

— Я не о том. Ты знаешь.

— Расслабься. — Полуголый Слав нагнулся, выбрал плоский камешек, похожий на цифродиск, и запустил его в море; камешек перелетел через Аськину голову и на излете пересчитал спины нескольких волн. — Мы с ребятами всегда здесь зависаем, и проблем с местными еще ни разу не было. Это же Юг. Здесь самая низкая плотность населения на всем Гаугразе.

— И часто?

— Что?

— Зависаете. Мне казалось, у вас жесткий временной лимит вылетов. Когда вы вообще успеваете работать?

— Отстань, Юська… Отдыхай.

Он пружинисто вспрыгнул на ноги и подошел к костру. Приплюснутое пламя упрямо пробивалось из-под термостойкой решетки, в круглом сосуде бурлила кипящая вода. Слав присел на корточки и всыпал в серебряный заварник (если кто не знает, это довольно распространенная на Гаугразе разновидность артефактной посуды; мне Слав давным-давно подарил такой же, понятно для чего) горсть перетертой сухой травы. Залил кипятком и тоже поставил на решетку. Дурманящий запах тут же тотально залил все вокруг, задавив свежее дыхание моря. Ненавижу!..