Яна Дубинянская - Гаугразский пленник

«Мама».

Что?!.

Стиснула пальцами виски, прислушиваясь к тишине внутри себя, которая уже не была тишиной. Частое девичье дыхание… всхлип. Мильям успела вспомнить обещание Робни: никогда не использовать Юстаб как передатчицу… солгал. Он всю жизнь ей лгал…

«Мама… Ты меня слышишь?»

— Да. Что у вас случилось? Почему ты?..

«Хорошо… Я боялась, что у меня не выйдет. Я же никогда не пробовала. А отец…»

О Матерь, да при чем тут ее отец, его ложь, его преступления, его великие цели… Юстаб говорит с ней! Нужно немедленно объяснить ей, как пройти по Коридору, договориться, где они встретятся… затем — как это называется? — запрограммировать капсулу… потом…

Она, Мильям, уже достаточно освоилась в глобальем мире. Она сумеет сделать все, что нужно.

— Юстаб! Слушай меня…

«Он вдруг упал… Газюль меня позвала… у него половина лица — мертвая… и ничего не может сказать! Я пыталась… Знак исцеления… я хотела… У меня не получается, мама!!!»

В немыслимой дали, в горной стране, которой осталось жить считанные дни, — неудержимые слезы девочки, умеющей ткать живые покрывала. Первая дочь в семье… в их семье… в семье человека, предавшего разрушению все, к чему прикоснулся. То, что случилось с ним там, вдали, — тоже расплата?..

Юстаб, конечно, не оставит отца; сама мысль об этом показалась бы ей страшной и кощунственной, и так должно быть. Дочь никогда не узнает о том, что узнала сегодня она, Мильям. Нельзя допустить, чтобы рухнул и ее мир, сотканный, словно тончайшее покрывало, из волшебства и красоты. Ни за что. Все остальное как-нибудь решится.

Робни. Может быть, он все-таки ее слышит…

Потерпи. Я сейчас.

— Я скоро вернусь, Юстаб. Я уже возвращаюсь.

Руки Нури-тенга проворно мелькали над костром. Вроде бы на его ладонях опять краснели свежие мозоли, но разглядеть как следует я не успевала. Среди белого дня пламя костра казалось слабым, полупрозрачным, словно в эконом-режиме. Нури-тенг то ли поджаривал, то ли разогревал лепешки, раскладывая их на плоские камни вокруг костра. Непостижимое занятие, в котором я при всем желании не могла принять ни малейшего участия, почти сродни…

Кстати, самое время попробовать его расспросить. Аккуратно, чтобы не спугнуть.

— Устал? — Вот так, достаточно издали и ненавязчиво.

Но юноша все равно вздрогнул и едва не уронил лепешку в огонь. Затем пожал плечами, помотал головой и вернулся к своим… да, почти магическим действиям.

— Как твоя рука? Снова стер?

Кивнул и после паузы все-таки выдавил:

— Немножко.

— Жаль. Айве-тену так здорово тебя вылечила.

Опять кивнул, но уже без слов; несчастье в серой конусили поверх черной. Но я таки узнаю от него все, что хочу. Он ничуть не удивился тому, что произошло с ним в жилище той… колдуньи? Почему? Значит, здесь, на Гаугразе, совершенно обычное дело, когда от женского шепота и наложения рук затягиваются раны до мяса — с такой же скоростью, как в учебном цифрофильме на тему регенерации? Почему же об этом ничего не известно специалистам Внешнего департамента ГБ, программировавшим те учебные виртуалки, которых я в свое время прошла великое множество? И вообще никому во всем Глобальном социуме?…

Далекое— далекое, как сон.

«Значит, ты не веришь в магию? Абсолютно?» — «Абсолютно. Лжеученый».

Вот именно, Ингар. Я — тем более. И тем более я должна разобраться.

— Можно уже брать? — Я протянулась к ближайшей лепешке. Обожглась, отдернула руку. Нури-тенг подался навстречу, как будто постфактум пытался меня остановить. Вместо этого подцепил лепешку и принялся остужать ее, перекидывая туда-сюда на свежестертых ладонях. Мальчишеское лицо скривилось то ли от боли, то ли от досады за неумение ее скрыть. Я ободряюще улыбнулась и самым нейтральным тоном поинтересовалась:

— Как она это сделала?

Разумеется, лепешку он чуть было не выронил. Поспешил протянуть ее мне:

— Возьми.

— Спасибо. — Я откусила кусочек; вкусно, готовить они у себя в Обители умеют. — А ты знаешь других женщин, которые могут вот так заживлять раны?

Нури-тенг вспыхнул:

— Я служитель. Я вообще не знаю женщин.

— Здрасьте. А я?

Конечно же, не стоило вот так над ним смеяться. Юноша впился зубами в лепешку, словно прогрызая себе в ней защитную траншею. Его щеки и даже лоб приняли примерно тот же цвет, как тогда, когда они были освещены в ночи отблесками костра.

Дневной костер не отбрасывал никаких бликов. Дым полупрозрачным столбом поднимался в небо, и сквозь него все очертания колебались, будто выскочил легкий глюк на интерьерном мониторе с экосистемой. В той стороне, откуда мы пришли, размывались в дыму горные вершины, чересчур высокие, даже не верилось: Нури-тенг провел меня по удобному и пологому перевалу в седле Ненны (около пятисот метров над уровнем моря) — не сравнить с тем жутким переходом в отряде смертовиков, мы даже замерзнуть по-настоящему не успели. Северный склон на этом участке Южного хребта вообще спускался вниз плавно, как изогнутый бортик артефактного блюда, и почти белые под солнцем валуны постепенно уступали позиции яркой изумрудной зелени. Внизу, в долине, можно было разглядеть селение, похожее на тесно сбившееся стадо животных овец.

В этом селении Нури-тенгу предстояло начать исполнять свою миссию: нести в народ слово Могучего. Бедняга отчаянно боялся. Надо бы подбодрить его, а не, наоборот, вгонять в краску…

Но он по крайней мере точно знал, что должен делать. В отличие от меня.

То есть моя магистральная задача вроде бы ясна: найти центр, давший толчок дестабилизации Гауграза — вернее, его взаимоотношений с Глобальным социумом. Другое дело, что я более чем смутно представляю себе, каким образом нащупать его. А если попробовать зайти с другой стороны?

Ведь кроме основного вопроса — кто? — имеется еще и вспомогательный — как?

Как именно достигнута эта дестабилизация? Попробуем проанализировать. С одной стороны, разветвленная и достаточно эффективная, хоть и не без сбоев, система связи, с помощью которой был организован и свернут дембель… и передатчицы — их тоже сюда. С другой — те непостижимые технологии, которые за всю историю дестрактов гебейщикам так и не удалось идентифицировать, максимум — сотворить пародию на них по сугубо внешним признакам в виде учебных тревог. Эти же технологии в усовершенствованном варианте сделали возможным Любецк: опять же к абсолютному посрамлению органов ГБ.

Технологии?..

Я отправила в рот последний кусочек лепешки. Вкусно. Потянулась за следующей, уже не обжигающей, а доброжелательно теплой. Костер почти погас, лишь иногда из-под красно-серых угольев то тут, то там выскакивал упрямый, но слабенький язычок пламени. Нури-тенг налил себе из баклаги кумыса и теперь зыркал в мою сторону поверх края пиалы; спохватился, наполнил желтовато-белым напитком вторую, для меня.