Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет

Зачем это? Что с нами будет? Ведь все равно нам не быть вместе.

Я резко, остро чувствую, что за ласками – пустота. У них нет будущего.

И от этого становится страшно.

Сумико как-то угадывает перемену, которая произошла во мне. И отстраняется.

– Я боялась, что это – минута. – Она прикусывает яркую верхнюю губу. – Спасибо, что не солгал!

Мы долго молчим и глядим на медленно втягивающегося в гранит киберкрота. И я знаю, что ничего не надо сейчас говорить, ничего не надо объяснять. Любые слова станут ложью.

Мне снова хочется приласкать Сумико. Но уже не так. Уже по-другому. Как ласкают обиженную кем-то младшую сестру. У меня нет сестры. Но мне кажется, что именно сестер ласкают так.

И я снова прижимаю к себе ее голову. И глажу блестящие, отливающие синевой черные волосы, и худенькие плечи, и, как ребенка, мне хочется убаюкать Сумико на своих руках.

– Не понимаю, почему это, – говорит она. – Ничего не понимаю! Это сильнее меня! Если я когда-нибудь буду нужна тебе – позови. Я приду! Сразу же!

Погашен пылающий нефтяной фонтан, завален громадными глыбами почерневший кратер буровой, и мы наконец возвращаемся в Город.

В Нефть, на монтаж киберов, вылетела другая бригада. Та, в которой Женька. А нам дали отдых. И поэтому мы идем домой прямиком – даже не залетая в Нефть.

Удивительно быстро проносимся мы над Плато Ветров, перемахиваем похожий на женскую туфельку длинный и узкий морской залив, который отделяет Плато от полосы болот, и даже не успеваем толком разглядеть эти болота, опоясавшие нагорье с юга. Лишь над лесами наш полет замедляется. Потому что дующий с Плато ветер уходит здесь в сторону, на юго-восток.

А мы летим на юг уже спокойно, в полосе, защищенной от северных ветров горами.

Нескончаемые леса тянутся внизу. Удивительный, прекрасный материк выбрали для жизни наши старожилы!

Эта земля кажется специально созданной для того, чтобы люди на ней были счастливы.

Но счастливы ли они?

Разве можно быть счастливым, когда над каждым висит угроза убийства? Когда боишься за близких? Когда все время приходится оглядываться, осторожничать...

Конечно, мы могли бы очень просто обезопасить себя.

Но для этого нам самим надо было бы стать убийцами.

И, значит, обезопасить себя мы не можем.

Как-то там мама? Как Бирута? Только два раза мы и поговорили с ней по радио – коротко, торопливо. И как я погляжу ей в глаза? Ведь я виноват перед нею.

Конечно, я не ангел с крылышками. Как и все. Жить среди ангелов было бы, наверно, до тошноты противно и скучно. Так же противно и скучно, как и среди ханжей. Конечно, я имею право на ошибки. Как все. Но была ли это ошибка?

Какие-то минуты мне было удивительно хорошо с Сумико. Если бы не было этих минут – наверно, я обокрал бы себя. И ее. И мучился бы теперь не меньше.

Может, просто не надо копаться в себе? Было – не вернешь. И если было хорошо – значит, было нужно.

И надо не обидеть Бируту. Ничем. Потому что дороже ее и нужнее все равно никого для меня нет. И не будет. Никогда еще не чувствовал этого так остро.

...Мы летим молча. Устали до предела. Грицько за эти дни осунулся, потемнел, даже постарел. На лбу у него легла глубокая складка. Резко обозначились очень ранние залысины. И темные глаза, еще недавно веселые и любопытные, сейчас придавлены веками и смотрят холодно, устало.

Джим изменился меньше. Только заметно похудел и совсем перестал улыбаться. А разговорчивым он и раньше не был. Темное лицо его сейчас так же невозмутимо и непроницаемо, как всегда. Не умею еще я читать мысли и чувства на таких лицах. Не научился.

На крыше Города нас встречают жены. Еще с высоты вижу три тоненькие фигурки возле барьера посадочной площадки.

Только три!

Где-то внизу, под нами, мечется Мария Челидзе. Может, кусает подушку, чтобы заглушить рыдания.

Нам еще предстоит увидеть ее.

Когда затихают винты, Бирута уже бежит ко мне по блестящему серому настилу крыши, и длинные золотистые волосы Бируты развеваются на ветру, и в глазах ее почему-то слезы – крупные, блестящие капли.

Она целует меня и гладит холодными пальцами мое лицо, волосы, как бы ощупывает – жив ли? цел ли? И плачет, и горько улыбается сквозь слезы, и наконец говорит:

– У тебя седые виски, Сашка! У тебя все виски серые!

– Чепуха какая! – Я пытаюсь ее успокоить, поворачиваю ее к спуску в лифт. – Пойдем, Рут!

Она, вздрагивая, всхлипывает у меня под рукой и вдруг тихо, отчетливо произносит:

– Ольги нет! Ольгу убили!

Я не хочу этому верить, останавливаюсь и растерянно, глупо спрашиваю:

– Как... убили? Когда?

– Еще три дня назад. Вам не сообщали... Тушин не велел.

Я стою на крыше, нелепо развернув руки, и, все еще не понимая, не веря, гляжу на Бируту.

И она, как ребенка, обнимает меня и уводит в лифт.

В тот же вечер Бирута рассказывает мне, как все произошло. Она была в лесу – вместе с Ольгой, Маратом, Женькой и Розитой. Она все видела. И в нее тоже стреляли – просто не попали. Стрела просвистела возле уха.

По существу, они даже не были в лесу. Бродили по опушке, возле самого Города, где уже давно не появлялись дикие охотники. Опушка считалась безопасной. Сюда даже с детьми ходили. В ста метрах от нее было проложено по лесу кольцо электромагнитной защиты. И никто ее не выключал – это потом выяснили. Просто в ней есть “окна” – на дорогах. И, видно, ра уже догадались, где можно обойти невидимую стенку.

Тот день был солнечным, теплым, прозрачным и ласковым. Потому-то и потянуло в лес. Как на Земле, в сентябрьское вёдро, летали по воздуху паутинки. Как в обычном земном лесу, пели птицы и шелестели листья. И только за деревьями прятались зеленокожие люди с отравленными стрелами.

Женька первый увидел туземца, стреляющего в Ольгу. И даже успел усыпить его слипом. Туземец упал сразу после выстрела. Но стрела уже ушла – отравленная, метко нацеленная стрела, которая попадает в глаз и мгновенно парализует мозг.

Наверно, Женьке надо было выхватить из-за пояса не слип, а пистолет. Наверно, надо было стрелять. И тогда удалось бы опередить выстрел охотника.

Бирута заметила этого коренастого ра вслед за Женькой. Она посмотрела туда, куда Женька молча навел слип. И, увидев, тут же выхватила пистолет из-за пояса.

Но было уже поздно. Распрямился лук. Упала Ольга. Свалился на землю усыпленный Женькиным лучом туземец.

И все за какую-то секунду. И только саму Бируту спасло это резкое движение – нацеленная в нее другим охотником стрела просвистела мимо.

Конечно, сейчас трудно сказать что-либо точно. Но Бируте кажется, что Ольгу можно было спасти. Если бы Женька, увидевший охотника первым, стрелял.