Джон Варли - Фея

Фея вошла в комнату — и ее мертвое лицо по-прежнему ничего не выражало. Молча присев у койки Робин, она стала ждать.

— Габи мне кое-что рассказала, — начала Робин. — Заранее приношу извинения, но, по-моему, она хотела, чтобы об этом узнала только ты. Здесь слишком мало места, чтобы секретничать.

— Ларри, Трини, — произнесла Сирокко, — вы не подождете в самолете? Я мигну маяком, когда вам можно будет вернуться.

Ни Робин, ни Сирокко не двигались, пока Трини с доктором одевались, обувались и выходили наружу, негромко прикрыв за собой дверь. Им пришлось провести малоприятный час в самолете, защищавшем от ветра, но не от мороза. Но никто не жаловался. Когда маяк вспыхнул, они вернулись в убежище, и Трини не сразу подметила перемену в лице Сирокко, хотя перемена была явной. На это лицо по-прежнему больно было смотреть, оно по-прежнему было мертво — но уже по-иному. Раньше оно казалось лицом трупа, теперь же было словно высечено из гранита.

А глаза пылали огнем.

Наверняка бывают обязанности попроще, чем сопровождать беременную титаниду в местности, которая вполне могла бы обескуражить горного козла. Однако Крис представлял себе положения и еще более сложные, и менее приятные. Положение несколько облегчала компания, а также тщательно размеченный маршрут.

Все утряслось, и со временем стало казаться, что иначе и быть не могло. Руки Вальи все крепли, но походка не улучшалась, так как титанида быстро тяжелела. Приходилось быть как никогда осторожными, ибо ее растущая неуклюжесть могла спровоцировать соскальзывание задних ног — и серьезно повредить все еще хрупкие передние ноги. По мере того как подходил срок, новые восторги задних сексуальных забав все утихали и наконец прекратились. Зато передний секс становился все роскошнее по мере того, как заживали ноги. Крис постепенно терял то возбуждающее ощущение дикой экзотики, которое прежде испытывал рядом с Вальей. Теперь он порой просто недоумевал, как это она могла казаться ему чужой и странной. Однако с более тесным знакомством завязались непринужденные отношения, порождавшие еще большую близость.

Валью разносило как зреющую тыкву. Лицо ее стало лучезарно-красивым, а на и без того пятнистой коже, что любопытно, высыпали все новые коричневатые веснушки.

Удивляться было чему. Поначалу Крис ровным счетом ничего не знал о рождении титанид, но к тому времени, как должен был родиться Змей, он уже был подкован не хуже Вальи.

Так, он узнал, что не просто из-за общего местоимения Валья называет своего ребенка «он». Пол был заранее обговорен с двумя другими родителями. Крис узнал — хотя и не смог до конца в это поверить, — что Валья общается с зародышем неким образом, удовлетворительно описать который она не смогла. Титанида заявила, что они вместе подобрали ему имя, хотя она повлияла на решение из-за не зависящего от их воли обстоятельства. Дело заключалось в титанидском обычае называть ребенка в честь первого музыкального инструмента, которым он овладевал. Обычай этот давно уже соблюдался далеко не всеми, но Валья придерживалась старых традиций. Поэтому она заранее стала работать над первым инструментом для своего сына — змеем, витой деревянной трубочкой, наподобие медного рожка. Выбор материалов в пещере был весьма ограничен.

Крис узнал, что роды не будут болезненными и долгими, а Змей, только родившись, уже будет способен говорить и ходить. Но, когда Валья выразила надежду, что он будет говорить по-английски, первой мыслью Криса было, что она совсем сдурела. Этого он не сказал, но сомнение выразил.

— Я знаю, — сказала Валья. — Фея тоже сомневается. Это уже не первая попытка родить ребенка, который сможет разговаривать сразу на двух молочных языках. Но даже Фея не может утверждать, что это в принципе невозможно. Наша генетика отличается от вашей. У нас внутри многое происходит по-другому.

— Что, к примеру?

— Про научную сторону мне ничего не известно. Но ты должен признать, что мы другие. У себя в лаборатории Фея успешно скрещивала наши яйца с генетической материей лягушек, рыб, собак и обезьян.

— Это противоречит всему, что я знаю о генетике, — признал Крис. — Впрочем, я не так много и знаю. Но что тут общего с англоговорящим Змеем? Даже если бы хоть один из его родителей был человеком — а ты сама знаешь, что это не так — мы, когда рождаемся, только и можем, что верещать.

— Фея называет это эффектом Лысенко, — сказала Валья. — Себе самой она уже окончательно доказала, что титаниды могут наследовать требуемые характеристики. Мы — те из нас, кто считает, что знание английского можно передать по наследству, — считаем, что, если знание родителей будет достаточно углубленным, дело может выгореть. Ты как-то спрашивал меня, не проглотила ли я словарь. На самом деле почти так оно и есть. Для успеха эксперимента необходимо, чтобы все родители знали все английские слова. Эта цель труднодостижима, но у нас очень хорошая память.

— За это я могу поручиться. — Порой это раздражало Криса, и ему потребовалось время, чтобы привыкнуть. Но до конца он так и не привык. Крис и сам не знал, почему это его расстраивает. И все-таки то и дело расстраивался.

— Но мне интересно зачем, — много позже сказал Крис. — Зачем вам английский, когда ваш собственный язык так прекрасен? Я, правда, его не понимаю, но очень бы хотел. Впрочем, насколько мне известно, не считая Сирокко и Габи, которым его имплантировали, никто из людей не заходил в овладении титанидским пением дальше зачаточной стадии.

— Это правда. Мы владеем своим языком инстинктивно, а людям, несмотря на их подчас колоссальные интеллектуальные достижения, удача здесь не светит. Наши песни не подвергаются грамматическому разбору. Более того — они редко одни и те же, даже когда выражается одна и та же самая мысль.

Фея рассудила, что тут действует и телепатическая составляющая.

— Неважно. Я вот о чем говорю — вернее, спрашиваю. Зачем вы так усиленно над этим работаете? Чем вам плох титанидский? По-моему, уже чудо, что вы рождаетесь, зная хоть какой-то язык. Зачем вам сдался английский?

— Наверное, ты недопонял, — сказала Валья. — Змей будет владеть нашим пением. Это уже точно. Я бы и думать не стала о том, чтобы лишить его этой способности. Скорее бы я пожелала, чтобы он родился только с двумя ногами, как… ох, милый. Пожалуйста…

Крис посмеялся и заверил ее, что все нормально.

— Я только намекала на поговорку, которой пользуются, когда у кого-то что-то не выходит. Тогда мы говорим: «Ходит на двух ногах, и обе левые».

— Я и не сомневался.

— Клянусь тебе… но ты опять надсмехаешься. Ничего, когда-нибудь я к этому привыкну.