Дэвид Герролд - Сезон бойни

– Я… Я…

– Обещай! Если любишь меня, обещай только это! – Она пристально всматривалась в мое лицо. – Если не пообещаешь, я не выйду за тебя замуж.

Каким-то образом у меня вырвалось: – Я обещаю, что не покончу с собой. Из– за этого, во всяком случае.

– Если ты не сдержишь обещания, я раскопаю тебя и дам пощечину. Она не шутила.

– Леди, вы почти такая же ненормальная, как и я.

– Хуже, – поправила она. – Я – та, что согласилась выйти за тебя замуж и обременить человечество твоими генами.

Я притянул ее к себе, засмеявшись – но чуть-чуть. Мне надо было прижаться к кому-нибудь. А кроме того, от нее хорошо пахло. Я провел ладонями по всей длине ее прекрасных рыжих локонов.

– Хорошо, дорогая, обещаю тебе. Если, убив тебя, я докажу силу своей любви, я это сделаю. Но чего ты добиваешься?

– Я добиваюсь, дорогой, чтобы, возлагая на себя ответственность за жизнь другого человека, ты брал на себя ответственность и за его смерть – если это необходимо.

– Я знаю.

– Нет, не знаешь. Как офицер не знаешь. И уж точно – как боевой офицер. Иначе этой беседы не было бы.

Я отпустил ее.

– Ладно. Валяй, говори.

– Ты должен услышать это от кого-нибудь, кто испытал подобное. Когда солдат приносит присягу, он отдает себя в распоряжение командира и выполняет все, что бы ему ни приказали. Он принимает твою ответственность за его жизнь. Он соглашается с тем, что его работа важнее его личного выживания. Твоя же забота как офицера – быть уверенным, что солдат используется мудро и целесообразно. И если работа требует от него последней жертвы – а ты всегда надеешься на Бога, что это не произойдет, – но если жертва эта приближает ту великую цель, которой мы все посвятили себя, то это тоже часть нашей работы. И правда, Джим, если проследить весь путь до конца, если ты однажды, приняв на себя ответственность за жизнь солдата, не пожертвуешь ею, когда потребуется, – этим самым ты предашь его и себя тоже.

– Я воспитывался не в военной семье, – медленно сказал я. – И думаю иначе, Лиз. Мне ненавистно подобное мышление – его оправдания. Я ненавижу бессердечие и трату жизней, ненавижу себя за то, что думал так же, и мне кажется, что многие тоже ненавидят это. Я больше не хочу, чтобы меня ненавидели.

Лиз ответила не сразу. Она расстроилась и, возможно, решала, что делать дальше. Наконец, откашлявшись, она сказала: – Я знаю тебя, Джим. Знаю, через что тебе пришлось пройти – с Шорти, Дьюком, Деландро и всеми остальными. – Она взяла мои руки и посмотрела на них, словно изучая и запоминая, прежде чем снова заглянуть мне в глаза. – Все, что ты когда-либо делал, любимый, было оправданно в то время, когда это происходило. Имея доступную тебе в тот момент информацию, ты просто не мог сделать ничего другого. – Она подошла ко мне вплотную и заговорила невероятно искренне; сейчас мы переживали один из. самых напряженнейших и доверительнейших моментов нашей жизни. – Я не могу себе представить тебя делающим что-нибудь такое, что действительно оправдало бы ненависть – мою или кого-либо, другого. Гнев – да, ненависть – никогда. Запомни это. Вспомни, что я сказала, когда мы стали любовниками. Я не лягу в постель с побежденным – и, во всяком случае, не выйду замуж за побежденного или неудачника, не говоря уж о том, чтобы родить от него ребенка.

Я с трудом проглотил ком в горле. Если вчера вечером Лиз с трудом выслушивала горькую правду, которую я должен был сказать, то сейчас мне непереносимо трудно слушать ее. Я боялся, что ком в горле теперь будет стоять вечно.

– Выкинь все из головы, – сказала Лиз. – Ты хороший человек и возьмешь на себя ответственность за все, что тебе полагается. Я слишком часто видела, как ты это делал, чтобы сомневаться. – А потом она добавила: – Я люблю тебя. И выйду за тебя замуж. Рожу тебе сына. Сделаю тебя невероятно счастливым…

– Вообще-то, я мечтаю о маленькой девочке – с рыжими волосами, такими же сияющими, как у тебя…

Я поперхнулся собственными словами. То, что она сказала, обрушилось на меня, будто камнепад. Проглотив радостное смущение, не стал сдерживать слезы счастья, побежавшие по щекам. Я ухитрялся смеяться и рыдать одновременно.

– О, дерьмо. Что ж, начнем все заново. Я быстро взглянул на часы.

– У нас есть еще немного времени перед швартовкой. Почему бы нам, э… не положить, в некотором роде, начало нашему невероятному счастью?

Лицо генерала Лизард Тирелли расплылось в сладострастной улыбке. Подмигнув, она сказала: – Давай наперегонки – кто первым добежит до спальни.

Рост хторранской манны происходит в основном в верхнем слое почвы, прежде нем появляется плодоносящее тело растения.

Когда манна распадается, ее споры разлетаются, как. пыль. Большую часть этих спор съедают как земные, так и хторранские организмы, но незначительная часть всегда выживает и дает начало следующему поколению.

Рано или поздно выжившие споры найдут условия, подходящие для прорастания, и начнут кормиться за счет процессов гниения, которые протекают в верхнем слое почв повсеместно. По достижении критического размера растения на поверхности вырастает плодоносящее тело гриба, предназначенное для дальнейшего распространения спор. Манна – один из самых распространенных хторранских видов. Пуховики являются обычным зрелищем на полях и равнинах большинства зараженных территорий земного шара.

Однако временами над большими регионами появляются сразу огромные массы пуховиков. Механизм, вызывающий это явление, пока неизвестен. Возможно, это реакция на изменение состава почвы, температуры, плотности населяющих ее организмов или совокупности этих факторов. Также это может быть реакция на химического агента, выделяемого каким-нибудь другим хторранским растением или животным.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

Амапа оказалась местом, где нас ждали неприятные сюрпризы.

Пока бразильский посол и его свита шествовали по парадной лестнице, обслуживающая команда загружала дополнительные инструменты, датчики и провиант в один из кормовых люков. Едва ступив на борт, несколько человек из обслуживающей команды исчезли в лабиринте подсобных коридоров и как в воду канули.

Вскоре после этого возникли небольшие неполадки с балластом по правому борту, и капитан Харбо отложила вылет, пока наладочная бригада не перепроверит весь такелаж. Просидев как на иголках пятнадцать минут в салоне, Лиз похлопала меня по плечу.

– Пойдем, – шепнула она. – Что?

Я оторвался от номера «Ньюсвиста», который пролистывал. Федеральное правительство наконец решилось возбудить дело против Манхэттенской Двадцатки, японо-американского конгломерата, обжулившего тысячи вкладчиков на миллиарды пластиковых долларов с дутым планом восстановления острова Манхэттен. Я просматривал фотографии ответчиков в поисках либо мистера Такахары, либо Алана Уайза. Никого из них там не оказалось.