Дэвид Герролд - День проклятья

– Вас понял. Не отключайтесь, мы пеленгуем вас. Что произошло?

– Мы врезались в плотные облака.

– Да, мы их видим. Они ползут к югу и похожи на огромный розовый ковер. Спасибо за предупреждение. Чтобы не столкнуться с ними, летим над океаном. Что это за чертовщина такая?

– Пока не знаю, но от нее взрываются двигатели. Мы потеряли несущий винт и оба движка. Пришлось спускаться на парашюте. – Поколебавшись секунду, Лиз добавила:

– Сообщите в Денвер, что именно эта штука сбивает скайболы. Они как бы налетают на стенку из сахарной ваты. – Она принюхалась. – И пахнет она как сахарная вата.

– Хорошо. Мы засекли вас. Как только ватные облака пройдут, сразу вышлем спасательный корабль.

– Благодарю. Приемник будет работать на этой волне, пока не кончится питание.

Конец связи.

Она пошарила под креслом, удовлетворенно крякнула и протянула мне что-то. Это оказался фонарь.

– Посмотрите, что с Дьюком. И аккуратнее. Круто очень. Попробую включить аварийные энергетические установки.

Вертолет действительно так круто накренился вперед, что я не смог развернуть кресло. Крен был не меньше тридцати градусов. Я расстегнул привязные ремни и сразу же чуть не ткнулся носом в приборную доску.

– Аккуратнее, я же предупредила.

– Хорошо, попробую.

Изогнувшись, я направил луч фонаря в хвост. Дьюк растянулся в правом фонаре наблюдателя, как в лузе. Его голову я не видел – она свисала ниже уровня палубы, да и весь он лежал вверх тормашками. Я пополз туда.

Карабкаться наверх было трудно. Сначала я опирался на пилотские кресла, потом нащупал скобы, расположенные на бортах для крепления грузов. Примерно на полпути вертолет вздрогнул и слегка сдвинулся. Корпус заскрипел. Мне показалось, что Дьюк вздохнул. Я замер…

– Под вашим весом хвост опустился, – заметила Лиз. – Ползите дальше.

Теперь я двигался осторожнее. Вертушка снова скрипнула и шевельнулась, потом застыла.

– Все в порядке, – подбодрила Тирелли. – На этот раз она встала устойчиво.

Я уменьшил крен градусов до пятнадцати. Глаза Дью-ка были закрыты. Я вытащил его из фонаря и положил на палубу. Из носа и глубокого пореза на лбу текла кровь, но он дышал.

– Дьюк!

– Там, на полу, есть красная крышка, – подсказала Лиз. – Под ней – аптечка первой помощи.

В углублении лежали три пластиковые коробки. На одной было написано «Вода», на другой «Пища», на третьей нарисован красный крест.

Я вынул ампулу с нашатырем и разломил ее под носом у Дьюка. Мгновение он не реагировал, потом отвернулся и закашлялся. Приступ длился несколько секунд. Он откашлялся и посмотрел на меня. Затем поднял голову и обвел взглядом полутемный вертолет, отыскал глазами Лиз, снова посмотрел на меня и вдруг заявил:

– Надеюсь, она трахается так же лихо, как летает.

Я испуганно оглянулся – не дай бог услышит Лиз. Но она прижимала руками наушники и к чему-то внимательно прислушивалась. Слава Создателю!

Я наклонился к нему и шепнул:

– Расскажу, когда выясню. В ответ он ухмыльнулся.

– Это я тебе расскажу, когда выясню. Я сел рядом.

– Хотел спросить, все ли с тобой в порядке? Теперь вижу, что все.

Дьюк ненадолго закрыл глаза, словно что-то припоминая.

– Инвентаризация прошла успешно, – сообщил он и открыл глаза. – Все на своих местах.

– Ты уверен? Вид у тебя – как после хорошего мордобоя.

Он хотел приподняться.

– Да, немного ушибся, если ты об этом. Но лучше бы… – В его взгляде мелькнула тревога. – Ого, кажется, я обделался.

– Вот и славненько. А то я боялся, что придется рассказать тебе об этом.

К нам присоединилась Лиз. Она присела на корточки рядом с Дьюком и приложила пальцы к его сонной артерии.

– Пульс хороший. – Она вытащила из нагрудного кармана фонарик-карандаш и посветила Дьюку в глаза. – Зрачковый рефлекс тоже нормальный. Дайте-ка санитарную сумку, лейтенант.

Дьюк насупился, когда она стала крепить у него на лбу электроды. Датчики напоминали миниатюрные покерные фишки.

– А без этого нельзя? – обиженно буркнул он. Полковник Тирелли молча продолжала наклеивать электроды. Потом расстегнула рубашку и пристроила еще три штуки на его груди. Я передал ей прибор.

– Ш-ш. – Она приложила палец к губам и, нажав на кнопку, внимательно посмотрела на экран. Затем с уважением оглядела Дьюка. – Если не считать нескольких царапин, вы в отличной форме.

Дьюк сухо ответил:

– Я мог бы сказать вам об этом без всяких приборов.

– Конечно, но выслушать мнение постороннего не помешает, правда? – Она встала.

– Там, в хвосте, есть чистые комбинезоны. Я принесу.

Дьюк посмотрел на меня и покачал головой.

– Я не в восторге от подобной заботливости.

Он сел и, морщась, стал отклеивать покерные фишки.

Лиз вернулась с гигиеническим пакетом, новым комбинезоном в пластиковой упаковке и баллончиком дезодоранта. Затем молча удалилась в кабину.

– Тебе помочь?

Дьюк так посмотрел, что я сразу же пожалел о своих словах.

– Ладно, – сказал я и ушел следом за Лиз.

Хотя крен стал меньше, сидеть в кресле второго пилота было по-прежнему неудобно – мне все время казалось, что я вот-вот вывалюсь.

– А как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?

– Задета только моя гордость, – хмуро ответила Лиз, проверяя приборы. – Первый раз в жизни я разбила корабль.

– Да ну? – вырвалось у меня, прежде чем я успел прикусить язык.

Она подняла бровь:

– У вас сложилось другое впечатление?

– Э… простите, – смутился я и кивнул на приборную доску. – Что, плохо дело?

– Мы сломали киль, а там проходят основные кабели. Свет остался только в носовой части, хвостовая полностью обесточена. Если понадобится, я могу протянуть шнур к выходному люку или открыть его вручную. Что еще стряслось, пока не знаю.

Она потерла глаза и на какой-то миг показалась мне страшно усталой. Бедолага!

Когда я разбил свою первую машину всего через две недели после покупки, жить не хотелось. Может, она так же относится к вертушке? Я деликатно отвернулся.

Действительно, как ее утешить? Гораздо лучше оставить ее в покое. Я уставился в иллюминатор.

Теперь, когда нос вертолета приподнялся, можно было смотреть сквозь обтекатель.

Перед нами расстилался Розовый зимний пейзаж. Деревья и кусты в розовом инее, Розовые сугробы. Мир напоминал пухлый праздничный торт наподобие тех вычурных сюрпризов, что на Валентинов день готовила моя матушка. Мы никогда не знали, что скрывается под толстым слоем взбитого розового кре-Ма. Мы ненавидели их, потому что считали несъедобными. Вот о чем напомнили мне розовые сугробы.

По-моему, каждый из этих внешне аппетитных холмиков должна украшать мараскиновая вишенка, что, в свою очередь, навело меня на мысль о женской груди, и я задумчиво посмотрел на Лиз. Она изучала развертку радара. А у нее неплохая грудь. Я не против ею заняться.