Александр Тюрин - Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки

Тут гавкнул пистолет, и все подозрительно стихло. Выманивает гад? Я растерялся, не зная как правильно поступить. Но неожиданно сверху пролился спокойный голос госпожи Леви-Чивитта.

— Alzate, signore Egor. Хватит загорать, Хвостов. Солнце давно уже спряталось. — Она сунула «ПМ» мне в руку со словами. — Метко стреляешь. Настоящий ворошиловский стрелок.

Я сел, в сапоге было тяжело, тепло и влажно. Посмотрел на кусты. Голова джигита незатейливо валялась на земле.

Мадам заметила пулевую дырку на моей обувке.

— Держи хвост пистолетом, Егор. Благодаря этому раньше дембель настанет, ты ведь не кадровый военный.

Послышался рев приближающегося мотора. Во всю прыть к нам несся БТР, набитый бойцами.

Нина приблизила ко мне свое южноевропейское лицо. На сей раз его линии не показались мне такими резкими, наоборот, даже мягкими и успокаивающими.

— Мне кажется, что мы с тобой еще увидимся, Хвостов.

Я почувствовал ее губы, которые, скользнув по моим, чмокнули меня в щеку. Было очень даже недурно. Я начал вспоминать это прикосновение, еще когда лежал на броне БТР, доставлявшего меня к лекарям, а Нина была совсем рядом. И на госпитальной койке, — где из подружек только подушка, — тоже не раз. Конечно же, это многомесячное безбабье заставило меня так зациклиться на контакте с госпожой Леви-Чивитта. Короче, запала она в мои нервные центры. Наверное, ей того и требовалось.

Госпожа Леви-Чивитта редко ошибалась. В этом я убедился спустя несколько месяцев, когда меня стали подсиживать и потихоньку выпроваживать из армии. Да-да, горячая точка немножко остыла, а «бабки» в ней отламывались прежние: немаленькие и верные. Так что нашлось много желающих подменить меня на боевом посту — из тех, кто раньше посиживал в глубоком тылу, переползая от горшка к обеденному столу и обратно. Особо настаивать на своей воинской карьере я не стал, хотя и привык к автомату, даже спал с ним. И после отрицательного решения медкомиссии на перекладных отправился домой, в последний раз за армейский счет.

Жилплощадь встретила меня разбитыми окнами, размоченными с помощью атмосферных осадков книгами, а также осколками стаканов и тарелок, раздолбанных зимними бореями и летними зефирами. Телевизор и то превратился в черепки археологического вида.

Естественно, что я не расстроился. Закончив войну, я считал, что мне все нипочем, и, что для штатского человека является веской причиной скулежа и нытья, мне — лишь повод для кайфа и смеха.

Когда все испорченные, размоченные и расколоченные предметы, завернув в простыню, я снес на помойку, то в небольшой комнатке оказалось чересчур просторно. Поэтому я, вставив стекла, обзавелся чучелом южноамериканского попугая ара — один бомж сменял его на бутылку «Амаретто» — и стал придавать порядок своим мыслям; благо, что накопленной зарплаты хватало еще на пару месяцев.

Для начала я создал «Записки военного железнодорожника», в которых отразил свои немеркнущие подвиги, потом сочинил «Воспоминания военврача». Эта повесть мне понравилась больше, потому что я туда вставил бредовую историю насчет похождений морских пехотинцев в «хрональном кармане». А что, в общем-то клево вышло. Только довольно бессвязно. Поэтому пришлось еще всякого тумана и шизофрении поднапустить, чтобы получилось авангардное произведение, включающее цикл бесед гвардии капитана Калиновского (я его сделал Малиновским) с ягуаром, кондором и змеей. Короче, со всяким таким калом моя книжица для Букеровской премии вполне годилась.

Для начала стоило снести свежесваренное произведение в издательство, которое располагалось через два дома от меня (правда до этого оно выпускало только половые пособия — «Секс в автомобиле», «Секс в лодке», «Секс в телефонной будке»).

Но тут меня посетило чувство неудовлетворения от проделанной работы. Что толку, если я пропущу через издательство вещь-однодневку, которая скончается в памяти народной едва ли не по прочтению? Мне это навряд ли принесет моральное удовлетворение. Да и с материальным будет настолько негусто, что оно не покроет психологический ущерб.

Что это за «эскалатор» применялся у берегов Перу? Неужто машина времени, которую изготовили вначале фашистские ученые, а потом повторили и наши умельцы? Или не все так просто? Может, стоит пообщаться еще разок с доктором Крыловым? Он вряд ли полностью выложил правду-матку во время кратковременного застолья с возлияниями из мокротных баночек.

После тех памятных посиделок я за время службы пересекался с военврачом еще не раз. Однако, насчет своих похождений в августе 91 года он больше не заикался, соответствующие вопросы ответом не удостаивал. Впрочем, я не особо настырничал. Не до того было.

Кстати, доктор Крылов тоже благополучно покинул горячую точку и ныне людей чинил в клинике военно-медицинской академии в моем родном Питере. Я подумал, что сейчас, когда напряженка военной поры нырнула в Лету, майор не будет особо запираться.

Я звякнул ему и деликатно напросился в гости, а вернее на прием. Дескать, моя подстреленная нога иногда непроизвольно дает пинка какой-нибудь проплывающей мимо толстой заднице.

На следующий день, в полдень, я уже торчал в приемном покое и уточнял по телефону у доктора Крылова, как мне добраться до «второй хирургии».

Еще раз повторюсь — не люблю я шастать по госпиталям, страшно неохота сталкиваться с тем, что, возможно, вскоре ожидает и мой организм. Впрочем, в этом госпитале порядком вертелось медсестричек, у которых приятные ножки выглядывали из под куцых халатиков. Но это, к сожалению, не относилось ко «второй хирургии», где по части обслуживающего персонала было негусто — похоже, что там проходила пересменка, инструктаж или совещание. Поэтому и спросить некого. Я заглянул в ординаторскую — пусто, кабинет завотделением заперт, каморка старшей сестры тоже.

Я дошел до приоткрытой двери с надписью «операционная». Внес голову в щель — в предбаннике тоже ничего живого. Я подал голос: «Доктор Крылов», опять-таки напрасно. И что-то меня дернуло сделать еще несколько шагов.

На столе лежало тело, прикрытое простынкой. Тело явно не дышало. Похоже, что медики, сделав свое черное дело, потеряли всякий интерес к покойнику. Вон даже инструмент в нем оставили. В самом деле скальпель был воткнут в плоть, прямо сквозь простыню, и вокруг него расплылось приличное пятно алого окраса. Тут до меня дошло, что я думаю чушь. В пациентов не втыкают скальпель прямо через простыню. Покойников не забывают в операционной. Случилось убийство. Я подошел и решительно откинул ткань.

На столе лежал доктор Крылов. Грудная клетка его была рассечена и в ней, насколько я понял, отсутствовало сердце. На волосах виднелись капельки свежей крови. Похоже, майора вначале оглушили кастетом, а потом еще препарировали. И это прошло за те пятнадцать минут после звонка, в течение которых я снимал куртку, надевал сменную обувь и искал дорогу. Значит, «операцию» делал настоящий специалист. И не просто опытный медик — наших врачей вряд ли учат в два приема выхватывать сердце — а специалист по кромсанию людей.