Алекс Бор - Ах, прица-тройка, перестройка! (фрагмент)

- Надеюсь, что ты не принесешь меня в жертву своей науке?

- Посмотрим, - ответила Танька. - Я передам информацию в центр. Может быть, тебя оставят.

По-видимому, она выполнила свое обещание, данное мне больше года назад на картофельном поле. Соплеменники Таньки Кедриной до сих пор не трогали меня. Наверное, им хватало других подопытных...

Ну а если говорить серьезно...

В колхозе мне казалось, что я был влюблен в Таньку. Так сказать, первая филфаковская любовь... Впрочем, вскоре я понял, что совершаю несусветную глупость, и тем самым навсегда избавил себя от страданий неразделенной любви к Таньке Кедриной. Тем не менее мы с ней постоянно ругаемся, причем по любому малозначительному поводу. Танька отличается очень вспыльчивым характером и очень быстро обижается. Или делает вид, что обижается, я так и не понял. Но в любом случае, обидевшись, она перестает разговаривать со мной. На какое-то время мы становимся чужими людьми и, если встречаемся в коридорах или на лекциях, даже не здороваемся.

Однако проходит немного времени - дня три или четыре, - и Танька как ни в чем не бывало подходит ко мне, что-то говорит... Я ей отвечаю...

И между нами восстанавливаются прежние приятельские отношения.

Отношения, обычные для однокурсников...

- Ты пойдешь? - поинтересовалась Танька.

- Не знаю, - я лениво пожал плечами. - А ты?

- Схожу, наверное...

- Я, наверное, тоже. А с наших кто будет?

Под "нашими" я имел в виду 25-ю группу. Сам-то я учусь в 22-й группе, однако с 25-й меня связывают дружеские отношения. Перед первым курсом вместе трудились на картошке. Вместе преодолевали жизненные трудности.

Такое не забывается...

- Не знаю, - ответила Танька.

- А на лекции почему никого из 25-й не было?

- А что здесь делать? - резонно возразила Танька. - Обо всем можно в газете прочитать.

- Конечно, - согласился я. - А ты случайно не видела Звереву и Корнилову?

- Случайно видела, они на первом этаже. А зачем они тебе? - с ревнивой ноткой в голосе поинтересовалась Танька.

- Так, дела, - неопределенно ответил я.

- Знаем мы, Андрюшенька, твои дела, - ехидно проговорила Танька. - Все носишься со своей фантастической повестью. Я же еще в прошлом году тебе сказала, что она никуда не годится. Написал бы что-нибудь новое.

- Некогда, - ответил я. - Вот универ закончу, тогда развернусь на полную катушку. Стану богатым и знаменитым писателем. Третьим братом Стругацким...

- Долго ждать, однако, - сочувственно заметила Таня.

- Подождем, куда нам торопиться?

Так, разговаривая, мы спустились на первый этаж. Зверевой и Корниловой там не было.

- Ну и где они? - поинтересовался я.

- Были здесь. Наверное, в буфет пошли.

Таня задержалась у зеркала, а я не стал ее дожидаться и, заглянув в книжный киоск, где не было ничего нового и интересного, вышел из универа.

В "предбаннике" и вправду висело яркое, с претензией на эстетичность, объявление, зазывавшее комсомольцев филологического факультета на отчетно-выборное собрание. До начала собрания оставалось чуть меньше двух часов, так что нужно было ехать домой пообедать.

Правда, я так еще и не решил, идти мне на собрание или воздержаться от бессмысленного убийства драгоценного времени.

2.

К пятнадцати часам я не успел, опоздал на полчаса. В последнее время в нашем городе почему-то подозрительно часто стали выходить из строя трамваи. Не иначе диверсия со стороны противников перестройки, гласности и демократизации... Испортится один трамвай - и все движение застопорится на неопределенное время. Горожане становятся заложниками научно-технического прогресса. Самые терпеливые пассажиры уныло ждут, когда можно будет ехать дальше. Другие нервничают, ругаются между собой и с водителем, словно от него что-то может зависеть. И в конце концов, махнув рукой на все, идут пешком. Или с равной долей успеха штурмуют автобусы и троллейбусы...

Когда я пришел на факультет, то думал, что собрание давно уже идет. И не только идет, но и близится к концу.

Оказалось, что я не только не опоздал, но и пришел слишком рано - народ только собирался. На первом этаже, перед входом в десятую аудиторию самую просторную и самую холодную на факультете - стояли столы, за которыми сидели девушки-старшекурсницы. Оказалось, что, прежде чем войти в "десятку", нужно зарегистрироваться. То есть отметиться.

Засвидетельствовать свою явку...

Изумленный таким нововведением (я хорошо помнил, что в прошлом году обошлись без ненужной бюрократии), я подошел к столу, за которым по-хозяйски расположилась Светлана Егоркина, студентка четвертого курса, которая в этом году командовала нами в колхозе, и самым небрежным тоном, на который был способен, поинтересовался:

- Где проходит регистрация прибывающих на съезд советов первых народных депутатов?

- Кончай хохмить, - строго фыркнула на меня Светка. Видимо, она была не в духе. - Ты на собрание?

- Что-то ты злая сегодня, - заметил я. - Муж, что ли бросил?

О муже я спросил просто так, чтобы посмеяться. Мужа у Егоркиной не было.

Пока не было... Однако по сведениям, поступавшим из источников, заслуживающих доверия, свадьба Егоркиной была не за горами.

- Иди к черту, - дружески посоветовала мне Светлана. - В колхозе от твоих шуточек никому покоя не было, и сейчас за свое...

- Так ведь за свое, а не за чужое, - сказал я. - И чем плохи мои шутки?

По-моему, смех продлевает жизнь.

- А кому-то сокращает, - попыталась подвести черту Светлана.

- Значит, я могу отсюда уйти? - спросил я.

- Можешь, - подтвердила Светлана. И добавила: - Только сначала запиши фамилию, курс и группу. И поразборчивей.

Покончив с бюрократическими формальностями, я двинул в "десятку".

Аудитория была уже почти заполнена. На передних местах, ближе к трибуне, чинно расположились старшекурсники. В центральных рядах компактно сидело несколько девочек из 25-й группы - Танька Кедрина, Ленка Зверева, Леночка Корнилова со своей неразлучной Мариной Федосеевой, Светка Шепилова и Ленка Хрусталева. Все шесть что-то озабоченно строчили в общие тетради.

Наверное, списывали конспекты.

Проходы между рядами были уже заняты, так что протиснуться к 25-й группе не представлялось возможным.

Но нет худа без добра. На "камчатке", уже оккупированной первокурсниками, еще оставались свободные места. Я расположился с самого края, поближе к двери, чтобы, когда надоест балаган, быстро слинять.

Рядом со мной сидела какая-то девушка с первого курса, читавшая "Энеиду".

Впрочем, это было только мое предположение. С таким же успехом я мог сказать, что она читала "Одиссею" или "Илиаду". Или любое другое произведение, включенное в программу по античной литературе.

Преисполненный высокомерия к своей соседке (для меня античная литература была давно уже пройденным этапом - на экзамене по "зарубежке" я получил законную пятерку), я достал из дипломата прихваченный из дома "Поселок"