Алан Фостер - Квози

— Я обещаю, что не испугаюсь, — он держал себя в руках. — И вообще это моя проблема.

— Если только не упадешь в темноте со скалы, — мрачно вступила в разговор мама.

— Но, ма, я не собираюсь разгуливать по ночам и падать со скалы. Я знаю, как разбить лагерь и развести костер. У меня есть фонарик и спальный мешок. Все будет хорошо!

— А как насчет палатки? — спросил отец. — Я думаю, тебе вполне по силам захватить палатку.

— Я думаю, спального мешка будет вполне достаточно. У него есть дождевая накидка, а я отправлюсь в путь только при хорошей погоде.

— По ночам все еще холодно.

О чудо! Отец, кажется, не против!

— У меня теплый спальный мешок.

— А как же звери?

Чад затаил дыхание, а отец продолжил:

— Там и правда нет никого крупнее лисы. Я думаю, все будет в порядке. Надо же когда-то начинать. Это научит его ответственности за свои поступки. — Он посмотрел на сына. — Будет интересно выяснить, боится ли он темноты или нет. Это будет неплохое испытание.

— Испытание действительно неплохое, но не кажется ли тебе, что он еще мал? — возразила мать.

— Но он здорово соображает для своих лет. Не думаю, что он натворит что-нибудь, да? Чад яростно закивал головой:

— Все будет нормально.

— Он будет идти только в одном направлении. Если что-нибудь случится, мы его легко найдем.

— Ничего не случится, па, — быстро сказал Чад. — Здесь ведь никого нет, а я не собираюсь карабкаться по скалам. Это будет обычная прогулка, только подлиннее.

Что может случиться?

— Ты можешь сломать ногу, вот что может случиться, — мама пожала плечами. — Только одна ночь, по крайней мере, пока. Ты должен вернуться на второй день до захода солнца. Потом посмотрим.

— Отлично!

— Будь осторожен, — сказала Минди и, к его удивлению, улыбнулась ему.

Проведя всю свою сознательную жизнь в словесных схватках с сестрой, Чад не знал, как отреагировать на такое проявление родственных чувств.

Он был так взволнован, что встал до восхода солнца. Мама была уже на кухне. Она приготовила столько бутербродов и лекарств, что их бы хватило на небольшую экспедицию, отправляющуюся в дебри Амазонки.

— Будь внимательнее, — предупредила она его на пороге. — Помни, никаких скал. Просто прогуляйся. Ешь не только сладости и пей побольше воды. — Не обращая внимания на его протесты, она поправила на нем кепку. — Не оставайся подолгу на солнце.

Он отстранился, перевернул кепку козырьком назад и ответил:

— Ма, все будет в порядке. Правда.

— Не задерживайся.

— Конечно, я ведь могу определить время даже по солнцу, — похвастался Чад, хотя разумеется, были часы, теперь уже за десять долларов. — Не беспокойся.

— Не буду, — солгала она. — Куда ты собираешься?

— На север, а затем вдоль ручья.

— Какого ручья?

— Ну того, большого, на западе. Может, я найду его исток.

Она не сдержала улыбки.

— Может, и найдешь. Как ты думаешь его назвать?

— Не знаю еще. Посмотрим. Может, Нил? Нет, это уже было, — он ухмыльнулся. — Конго? А, знаю! Наверное, я назову его Алиса Эйприл.

— Это будет замечательно, — она с удивлением почувствовала комок в горле. — Ну, тебе пора. Не пропусти рассвет.

— Ни за что. Спасибо, ма, — Чад быстро поцеловал ее, надел рюкзак и выбежал из дома.

Мама вышла на крыльцо и проводила его взглядом, пока он не скрылся в лесу. «Черт возьми, — подумала она, — он слишком быстро взрослеет».

С годами Разговаривающий-на-Бегу становился все серьезнее и все чаще удивлял своих друзей и родных. Почти все свое свободное время он проводил в медитации. Это радовало его учителей, но не товарищей. Им было не интересно общаться с ним. Постепенно его перестали приглашать на групповые совокупления и различные игры. Не то, чтобы в его поведении замечались отклонения от нормы, просто он был очень сдержан.

Философы отмечали его удивительное знание книги Шамизин и предлагали ему заняться философией профессионально, но он предпочитал работу, связанную с техникой и прекрасно справлялся со всеми заданиями. Вместо того, чтобы просто приниматься за ремонт, он вначале медитировал, а только затем принимал решение и приступал к работе. В результате он работал несколько медленнее других, но качество его работы было значительно выше. В отношении к занятиям он проявлял гораздо больше ответственности, чем его сверстники, для которых юность была временем игр. Пока они занимались танцами и придумыванием новых нарядов, Разговаривающий изучал электрические схемы колонии, чертежи механизмов, работающих в ней, чтобы быть готовым в случае их поломки. Словно какое-то шестое чувство помогало ему определять место возможного повреждения и предотвратить его. Интуиция Разговаривающего-на-Бегу завоевала всеобщее уважение и экономила ему время. Те, кто раньше насмехались над ним, теперь расточали похвалы.

Он возился со сломанным гравилетом, когда в мастерской появилась его привлекательная владелица. Ее звали Потерявшая-половину-Шарфа и они уже были хорошо знакомы.

— Не хочешь заглянуть ко мне сегодня вечером?

Разговаривающий взглянул на нее. В течение полугода они были партнерами по совокуплению и до сих пор не надоели друг другу.

— Я не могу. Я буду медитировать. Хочу заняться Милианским Циклом.

— Милианский Цикл может подождать, а я нет, — Потерявшая-половину-Шарфа не интересовалась философией.

— Я должен этим заняться, — просто ответил он.

Она на секунду прикрыла глаза ушами. Ошибиться в интерпретации этого жеста было нельзя.

— Странный ты какой-то, Разговаривающий-на-Бегу. Даже при совокуплении я чувствую твою отстраненность. Я тебя не понимаю.

— Не удивительно, — он попытался ввести нотку легкомыслия в их разговор. — Я и сам иногда себя не понимаю. Философ третьей Норы говорит…

— Ты слишком часто полагаешься на философию, а не на действие, — прервала она его, что было откровенной грубостью с ее стороны, но он не ответил тем же.

Разговаривающий отступил в сторону, раскладывая инструменты по своим местам. Она не сделала попытки приблизиться к нему, и он был ей за это благодарен.

— Вот, все готово.

— Спасибо.

Потерявшая взобралась на гравилет и с высоты своего положения съязвила:

— А теперь займись собой. Я поищу Выбритого-до-Синевы и узнаю, не хочет ли он разделить со мной компанию. Можешь помедитировать и об этом.

— Я думаю, он будет счастлив видеть тебя. Она явно рассчитывала на другой ответ. После ее ухода он, как и всегда в таких случаях, почувствовал сожаление. Дело было не в том, что он не испытывал к ней интереса, просто у него были более важные дела.

Он заранее предупредил о своих намерениях, и, его излюбленная комната медитации уже ждала. Пустое помещение с потолком в виде купола было четыре длины туловища в диаметре, так как это считалось лучшим размером для достижения максимальной концентрации внимания. Стены, потолок и пол были выкрашены в бежевый цвет. На полу лежал простой коврик, изготовленный в четвертой Hope. Это была прекрасно выполненная копия традиционного ковра из дерева сии. Эти деревья росли только на далекой Квозинии, и коврик в его комнате был из пластика.