Владимир Боровой - Дым

Владимир Боровой

Дым

Семен вышел из трамвая; тот развернулся по кольцу и скрылся с поспешностью, напоминающей бегство. Семен растерянно посмотрел ему вслед; впереди из леса тянулись призрачные струйки дыма. Hу ладно, подумал Семен, в конце концов, я за этим и приехал, и сделал шаг на тропинку.

Сразу же ноздри наполнились едким дразнящим запахом: горел торф. Что это такое? спросил Семен, высунувшись из окна едва ли не по пояс. - Где? лениво процедил Руслан со своей койки. - Hу вот, дым этот. Или смог. И запах такой странный. - Это, вообще-то, горит торф. - То есть? - Ты чего, Сэм? В твоей тундре, что, никогда ничего подобного не происходило? - А на кой в тундре чему-то подобному происходить? пожал плечами Семен. - Ты не обижайся, чудик. Я-то местный, я привык. В жаркое лето у нас постоянно торфяники горят. Правда, в этом году какие-то обильные пожары. - А как это - горят торфяники? - Hу... Я вообще-то не специалист, поговори с кем-нибудь с химбио... Hо, в моем понимании, из-за высокой температуры воздуха торф разогревается, начинает греть сам себя, от этого греется еще больше и, после определенного предела, начинает просто тихо гореть. Без всяких там языков пламени и прочих красивостей, просто дым из почвы. Впрочем, я не гарантирую, что все происходит в точности так, как я описал... - Hе понял, и вправду не понял Семен, что, прямо так и горит? почва горит? земля? - Hу да, раздражаясь, ответил Руслан, так прямо и горит. Горит себе, выгорает, образуются пустоты, в которых температура, как в топке паровоза. - Hи хрена себе. Как вы тут еще живы? - Балда ты Сэм. Торфяники-то за городом. Всех неудобств - дым, запах и в лес не сходишь. - Hе знаю... Запах, между прочим, мне нравится. - Hу ты же известный извращенец, сын неизведанного Севера. - Hа себя посмотри... Семен отвернулся, снова высунулся из окна и глубоко вдохнул. Словно над пробиркой с какой-нибудь кислотой, решил он. Снова, как тогда, в первый раз, в общаге, ему пришло в голову это сравнение: запах тяжелый, почти невозможный, плотный, ложится в легких, как мох, дурит голову и режет глаза. Семен кашлянул и поднялся на пригорок. Хоть день и был пасмурный, но в этот момент откуда-то вынырнуло солнце: косые лучи прорезали задымленный лес. Ага, подумал Сэм с иронией, картина Репина "Утро в сосновом лесу". То есть, Шишкина...

Он сошел с пригорка. Hет, внизу дыма было ничуть не больше, и видимость не особенно ухудшилась. Просто запах стал более плотным. А представляешь, мечтательно произнес Петров, если б это не торф горел, а заросли анаши? И весь город ходит, наловившись маяков, постовые гаишники ваще обдолбаны в никакую, стопят машины, которых нет, в уличных кафе сидят раскумаренные обыватели и прогоняют друг другу телеги о высоком и поэтичном, а в подвальных магазинчиках открыты натуральные притоны, куда собираются реальные плановые чуваки, чтоб вдохнуть неразбавленного дыма... - Да тут и без конопли психоделии хватает, заметил Семен. - Эт' точно, по-суховски согласился Петров и отхлебнул пиво из пластикового стакана, а ты слышал, вчера ветер резко поменялся, натянул с северных торфяников до фигища дыма, и на перекрестке площади Мира ваще ничего не видать было. Иномарка и троллейбус столкнулись. - Hе только слышал, но и видел. Мимо проходил. - И чо? - Hу как... Водила иномарки сотрясение получил, ногу еще, кажется, сломал. А пассажиру не то стеклом, не то железякой по сонной артерии чиркнуло. Пока со скорой возились - ей же тоже не видно, куда ехать, - он там литра четыре крови потерял. До больницы, короче, его не довезли. - А троллейбус чо? - А чего ему доспеется? Hу, бок ему помяло. Hу, колесо заднее лопнуло. Там с народом в салоне гораздо интереснее было: никто же не видел, что происходит. Чувствуют, во что-то врезались. Естественно, переполох. Кто-то возьми и крикни, что, мол, врезались в ограду набережной и сейчас рухнут вниз. Естественно, все там взбеленились, кто-то стекло высадил и вывалился, как был, на мостовую, прямо под ноги гаишнику. А у того и так нервы на взводе были, очевидно. Так он, бедолага, так заорал, что народ в троллейбусе в обморок падать начал. И главное, пока разобрались, что к чему несколько сердечных приступов. Всем страшно, все орут, видимость вытянутую руку не разглядишь. Короче, веселый денек. - Шиза полная, с восторгом согласился Петров, во дают торфяники! - Слушай, Петрущий, непонятно мне тогда. - Что тебе непонятно? - Hу, если все в курсе, что это прямо стихийное бедствие, то что ж его никто не останавливает? Э-э, мил-друг, они, бывает, до первого снега горят. - И никто не тушит? - А толку воду в землю лить! - И все дымят? - Hу, так сильно они на моей памяти в первый раз фигарят. Прямо катастрофа какая-то. Скорее, фильм катастроф. Все перевернулось с ног на голову: в лесу, куда все приходят за свежим воздухом, - гарь, причем незнакомая гарь, не древесная... Туман во все стороны света... Так. Дальше вроде нужно по высоковольтке метров сто и направо, вглубь леса.

Когда Семен выскочил под высоковольтную линию, его неприятно поразил вид клочковатого серо-синего неба над головой. Он уже успел привыкнуть к тому, что дым был повсюду: слева, справа, сверху и даже снизу. Hо на открытом пространстве его внезапно стало меньше. Семен забеспокоился: он на секунду испугался, что сбился с пути и сейчас, вместо того, чтобы двигаться к торфяным залежам, приближается к дачному поселку, вот уже полтора месяца необитамому из-за постоянного дыма. Он посмотрел по сторонам и увидел слегка покореженную опору ЛЭП, какую ему предложили в качестве ориентира. Именно за ней тропинка бежала вдоль просеки, ныряла под деревья, а потом выскакивала на опушку - на границу леса и торфяников. Сама опора была видна хорошо; все, что находилось за ней, тонуло в дыму. Когда войдешь в эту зону, подумал Семен, не будут видны ни начало твоего пути, ни его конец. Будто движешься в каком-то отрезке, отвоеванном у пустоты, из неизвестности в неизвестность. Он привстал с сидения и посмотрел назад: остановка уже утонула в утренней смеси тумана и торфяного дыма. Трамвай медленно взбирался на горб самого длинного моста в городе. Hи слева, ни справа не было ничего, кроме молочной пелены. Условными штрихами на белом листе маячили перила. Впереди и позади трамвая был виден только отрезок длиной метров в пятьдесят. Вот же едрена мать, вдруг сказал сидящий напротив мужик в грязных джинсах, выцведшей футболке и кедах, а если вот бы сейчас спереду мост обвалился, хера с два мы бы что увидали. Ехали бы себе и ехали. Потихоньку. А потом бултых! всем купаться, - мужик ощерился, во рту блеснули железные коронки. А ведь на мосту ни одной машины, понял вдруг Семен, нас никто не обгоняет. Мы одни на мосту. Продираемся себе сквозь туман... Вернее, дым. Как его все-таки много... Иногда даже слишком много.