В Брагин - Искатель утраченного тысячелетия

- О чем вы?

- Сейчас узнаете. - С этими словами Ржевусский порылся в карманах. - Вот оно. Письмо доктора Ги де Лорена. Его передал мне Сэм. Тайно от вас. Слушайте. "Дорогой друг! - прочитал пан Ржевусский. - Вас будет лечить врач Веригин из России. Полагаю, что ему, как врачу, можно верить. Вы, наверное, помните, что Вотрен когда-то послал письмо во Францию, в городок Пелисье, об одном беглом каторжнике. Не покажется ли вам уместным, что Веригину можно назвать подлинное имя человека, скрытого под псевдонимом Вотрена? Если вы со своей стороны будете в этом согласны со мной, то со спокойной совестью откройте ему то, что я не решился ему сказать: тайну Рамо, ради которого, как мне кажется, он и переплыл океан с запасом хины".

- Так вы знаете Феликса Рамо? Пан Ржевусский, дорогой! И я порывисто обнял старого поляка.

- Ой, не задушите меня! - отбивался Ржевусский.

- И столько времени молчали?!

- Простите! Иначе не мог поступить. Пока не поверил вам.

- Рассказывайте скорее!

- Беглый каторжник Феликс Рамо скрылся в лесу, - начал Ржевусский. - Стража тюрьмы составила акт о смерти: пуля навылет. Тюремное начальство часто так поступает. Такой акт помогает страже защищать себя от ревизорского надзора и от тех взысканий, которые могут обрушиться на здешнее начальство из Парижа. Так вот, беглец, по имени Феликс Рамо, прятался в лесу. Но тюремное начальство никогда бы его в лесу не нашло... Он жил совсем недалеко отсюда, лесной барабан созывал к нему негров и индейцев. И он учил их жить и бороться, защищаться. И в борьбе, добиваясь свободы, гордо умирать, если это понадобится. Но это не обреченность, говорил Рамо, а неизбежность. Умереть за то, чтобы народу жить свободно.

- Но где он? Не томите меня!

- У Вотрена.

- Какой-то адский круговорот. Где же этот Вотрен?

- В Кайенне. Вы у него были. Это доктор Ги де Лорен. Наш доктор Гааз. Он прячет Феликса Рамо. И лечит от малярии. Не верите? Взгляните на подпись. - Ржевусский протянул мне письмо.

И я увидел: на листке, написанном рукою доктора Ги де Лорена, стояло: "Лорен-Вотрен".

И буква "н" отлетела в сторону. Совсем как в письме, полученном мадам Рамо в Пелисье.

- Отплываю! - вскричал я и бросился к хижине.

Ржевусский с трудом поспевал за мной.

- Сэм! Лодку! В Кайенну!

- Нельзя, мосье Веригин. Лодка не совсем в порядке. Будет готова завтра утром.

БУМ... ТАМ-ТАМ

Дневник Веригина

Тянется ночь. Гвианская ночь.

Без берегов он, этот океан джунглей. И безбрежна океанская тьма ночи над джунглями.

Задремали до утра одни запахи земли, но под полной луной проснулись другие: удушающий запах перегноя, запах листвы деревьев, сжимаемых лианами, запах непокорных мхов, запахи почек, трав... Все они, влажные и разные, потянулись к небу.

Я не мог уснуть. Тихонько, чтобы не потревожить Ржевусского, выбрался из хижины. Ушел к протоке. Чтобы обезопасить себя, стал разводить костер.

"Скорей бы утро!" - маялся я, глядя на язычки пламени. Незаметно глаза мои слиплись. Я задремал.

И вдруг сквозь сон явственно услышал горький, жалобный плач человека. Кто-то всхлипывает - крик, зов па помощь... Но откуда этот человеческий стон, возгласы? Я вскочил: мотнулась тень маленького человека. Что же такое? Я выхватил из костра головню, высоко поднял ее. Мелькнула другая тень. Но я уже понял: то был ягуар. Он загнал на дерево обезьяну. Она вскарабкалась на сук - звала на помощь, металась. Я бросил головню в ягуара. Он исчез. Злоба и отчаяние!

Голоса, одни - полные отчаяния и страха, другие - полные злобы и угрозы, снова обступили меня.

Грозный стоял вокруг меня тропический лес. Своими сплетающимися кронами он прятал все, что таилось на влажной, душной земле, в травах, в ветвях, сдавленных насмерть лианами.

Злоба и отчаяние!

Я подкинул несколько сухих веток в огонь. Костер вспыхнул сильнее.

Река потонула в сизом мокром тумане. И вдруг над лесом стал подниматься круглый оранжевый диск луны. Она, как на белую стену, опиралась на туман.

Огромная, настойчивая, она в упор смотрела на меня. Никогда еще не видел я такой оранжевой луны.

А ночные голоса тропического леса так необычны, непривычны и тревожны... Слегка потрескивал костер. И пламя его, боясь помешать звукам ночи, тянулось вверх очень медленно и осторожно.

Душевная мука одолела меня.

Не придумать, не открыть мне никакого преобразователя. Но ведь была, была же догадка! Была мелодия. И рос иод нее иван-чай. Лишь бы вспомнить! Еще... еще одно уси,тпе. Преодолеть самого себя - вспомнить ту догадку, что ушла в глубь моей души!

Оранжевый диск луны чуть побледнел. Поднялся над лесом. Костер мой догорел. Погас.

Бам!.. Откуда-то издалека, из глубины джунглей, долетел одинокий звук. Удар барабана. Н смолк.

Бам!.. Бам!.. Звук повторился.

И опять все оборвалось. А потом опять лес заговорил.

Бам-бам!.. Бам-бам!.. Бам-бам-бам!.. Теперь звуки были частые и короткие, то высокие, то низкие. У барабана была своя интонация. Торжественность и значительность почудились мне в частых ударах барабана, в смене звуков, то высоких, то низких.

Я не выдержал. Бросился к Ржевусскому. Разбудил его:

- Послушайте!

Бум... там... там...

Ржевусский приподнялся со своей циновки и тихо сказал:

- О чем они вдруг заговорили?

- Кто?

- Индейцы разговаривают. Слышите? Говорит 6apабан. Стойте! Тс-с...

Барабан умолк. И сразу в другом ритме: та-там... татам...

- Вслушивайтесь в эти удары, - сказал Ржевусский. - Это человеческая речь. Различайте: тут и гласные и согласные. Тут слова человека в ритмическом изложении.

Удары барабана, то близкие, то далекие, следовали то часто, то редко, то медленно, то быстро. Бум... там... там...

- Слушайте! Я буду переводить язык барабана, - сказал Ржевусский. - "Посмотрите на луну, - начал он переводить. Вы видите, там на ней кто-то держит палочки на барабане. Там тоже бьет барабан. Он созывает нас на Круглую поляну к нашему дереву. Оно никогда не умирает. Мы будем петь и плясать вокруг нашего дерева. Будем есть его листья и зерна. Мы будем жить долго, как это дерево..."

Ржевусский переводил тихо, отчеканивая каждое слово. А удары барабана, то короткие, то долгие, то резкие, то легкие, врывались во влажную тьму джунглей и говорили, говорили о своем.

- О! - воскликнул Ржевусский. - Они уже собрались у этого дерева.

- Что за дерево?

- Даже не дерево... скорее куст. Совсем небольшой. И листья у него собраны веером. Ну совсем японский веер. Но не в листьях дело. Тут легенда. Легенда! Будто этот куст никогда не умирает.

Бам... бум... Теперь эти удары звучали так, словно помогали кому-то танцевать.

- Приглашение к танцу, - тихо сказал Ржевусский. - Легенда говорит: если часто под музыку плясать у этого куста, то его семена будут скорее созревать. А знаете, что я видел: черенок этого удивительного куста словно никогда не засыхает. Проходит год, другой... воткнешь черенок в землю - и что же? Растет!