В Брагин - Искатель утраченного тысячелетия

- Я был студентом Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге... Ах, пане Веригин! Когда-то я был молод, строен, красив, горяч. Шел 1830 год. Польша поднималась против царя-поработителя и его жандармов. Я бросил академию, вернулся в Польшу. Стал повстанцем. Но восстание было разгромлено. Я скрылся. Изменил внешность: искусный парикмахер сделал меня седым стариком. Я работал в имениях столяром. Назывался Максом Зенгером. Поднимал народ. В деревнях меня знали. Не выдавали. Но была облава. Проверили: Макс Зенгер? Посмотрели паспорт. Приказали: отпустить. Но на всякий случай две недели продержали в тюрьме. Тут и случилась беда. Мои темные волосы, борода, усы стали отрастать. Седой старик Зенгер начал превращаться в молодого человека... Что делать? С каждым днем я сам себя приближал к виселице. А когда надзиратель пришел, чтобы выпустить меня из тюрьмы, то не узнал "старика" Зенгера. Пред тюремщиком предстал молодой шатен с остатками седины на концах волос. Стали дознаваться. Удостоверились: Ржевусский. Приговорили к виселице. Я уже представлял себе свой конец. Друзья помогли. Бежал. Перебрался в Финляндию. Там финны спрятали в трюме французского корабля. Доплыл до Гавра. Потом - Гвиана. И тридцать лет я в этом лесу. А Польша! Как унизили ее царские сатрапы! Я постоянно вижу один и тот же сон: тысячи окошек в деревнях Польши вдруг раскрываются, и из них показываются исхудалые руки. Они мечутся по всему свету, тянутся ко мне сюда, в Гвиану: "Помоги! Помоги!" Я просыпаюсь, места себе не нахожу...

Ржевусский утомленно умолк. И тут я подумал:

"Он ничего не сказал о Феликсе. Но все же Ржевусский заговорил".

Ржевусский становился все разговорчивее. Все чаще вспоминал свою родину. А мое настроение делалось все тревожнее: ведь я ни на шаг не продвинулся в своих поисках Феликса Рамо. Что мне оставалось делать? Начать с самого начала. И я стал готовиться к отъезду в Кайенну.

Увидев мои приготовления, Ржевусский сказал:

- Вот вы уедете, пан Веригин, а я останусь. Но не думайте, я не один: здесь, в лесу, обитает мой друг из Польши. И когда в душе моей смешиваются хаос и мрак (я уже заметил, что Ржевусский любит такие приподнятые выражения в стиле Гюго), когда ум ищет отрады, а сердце его не находит, я иду к моему другу. И он меня утешает.

- Но вот вы так тяжело болели, почему же друг вас не навестил?

Ржевусскнй с горькой усмешкой посмотрел на меня:

- Не может. Ходить не может. Только стоять.

"Что это? Еще какой-то несчастный человек? Притом калека?" - недоумевал я.

Приближался час расставанья с Ржевусским. И все сильнее одолевала его обнаженная, острая, неизлечимая тоска по родине.

- Вот вы вернетесь домой, пан Веригин, - говорил он мне как-то вечером, глядя на костер. - Вы опуститесь на колени на родной земле, падете ниц, со страхом и трепетом коснетесь и облобызаете ее. А до меня даже ветер не долетит с родной стороны. Мне никогда не тронуть рукой снега, такого морозного и голубоватого зимой, мягкого и желтоватого весной.

Ржевусский тяжело перевел дыхание и заговорил как бы сам с собой:

- Теперь в Польше осень. Ветер гонит с места на место увядшие листки. Почему же ты, ветер, не залетишь сюда, не унесешь меня, свой высохший листок, в родные места - туда, к черным полям, к желтому жнивью... Нет! Не увижу я тебя, мой край. Никогда!

И старый человек закрыл ладонью лицо.

Я старался успокоить его. Но сам не находил себе места ведь я ничего не узнал о Феликсе Рамо.

ДРУГ ПАНА РЖЕВУССКОГО

Дневник Веригина

Ржевусский выздоравливал.

Близился час отплытия. Сэм готовил лодку в обратный путь.

Ржевусский упросил меня на прощанье сходить с ним к единственному другу, о котором он уже мне говорил.

- Прошу, пане, оказать мне это одолжение, - произнес он с поклоном.

Кто он, этот друг, как он очутился в этом лесу, я не спрашивал.

- Это недалеко, пан Веригин, - уверял Ржевусский.

И мы пошли.

- Почему вы в Кайенне посетили тюремного врача Лорена? спросил Ржевусский, идя следом за мной по едва заметной тропинке.

- Вам известно имя русского доктора Гааза? - ответил я на вопрос вопросом.

Ржевусский понимающе улыбнулся:

- О! Конечно! Вы угадали. Здесь у нас есть свой доктор Гааз. И вы у него были: Ги де Лорен. Вас надо лечить - идите к Лорену, вам нужно помочь - поможет Лорен, вас надо спрятать от властей - вас спрячет Лорен. Я думал, вы об этом знали.

- Нет, конечно.

Так, разговаривая, мы продолжали путь.

Тесно сходились кроны деревьев. Не было ни солнца, ни неба в этом лесу. Один полумрак, влажный, прелый, с острым запахом гнили от тысяч и тысяч сгнивших здесь растений. Мы шли довольно долго по узенькой тропинке, которую, видно, Ржевусский прорубил и расчистил в чаще леса. Но нигде не было ни признака человеческого жилья, ни следа пребывания человека.

- Не удивляйтесь, пан Веригин. Вы сейчас все поймете. - И Ржевусский светло, радостно улыбнулся. - Скоро придем!

Неистовые запахи прели и гнили одуряли меня. Ноги увязали в мягких, влажных подушках листьев и трав.

Этот вечерний полусумрак, в котором мы шли, эта голубая дымка тумана, весь этот лес без солнца, без неба, которое спрятали переплетавшиеся деревья, спеленатые насмерть лианами... Как жить в таком лесу?

- Вот и пришли, - сказал старый повстанец. - И когда наступит мой последний час, я приду сюда, к моему другу, попрощаться. И рядом с ним закрою глаза навеки.

В самой гуще тропического леса перед нами открылась крошечная полянка. И посреди полянки стояла тоненькая, искривленная белая березка.

- Бедняга! - невольно вырвалось у меня. - Откуда березка в джунглях?

Ясная детская улыбка, освещавшая лицо Ржевусского, сделалась печальной.

- С тех пор прошло тридцать лет, - тихо начал он. - Было раннее росистое августовское утро. Солнце уже взошло. Жандармы уводили меня из родного дома. Я был здоров, силен... Как сейчас вижу... Меня повели по узкой меже. С поля крестьяне увозили в можарах снопы. Они оборачивались и печально глядели мне вслед. Женщины тихо утирали слезы. Я простился с ними низким поклоном. Потом мы перешли на широкий шлях. На дороге меня дожидалась телега. На березке возле дороги качались спелые побуревшие сережки. Я поклонился этой березке. Взял с нее семена и гореть земли у ее корней. В маленькой ладанке привез я сюда .семена этой березки. Долго трудился в джунглях, расчистил полянку. И вот выросло родное мое дерево, мой друг...

И, словно забыв о моем присутствии, Ржевусский медленно подошел к своему "другу". Легкая тень от ствола легла у ног старика.

Я молча стоял на краю полянки. Глядел на тень березки. И думал о горькой судьбе этого человека.

Вдруг Ржевусский положил руку на мое плечо:

- Пан Веригин, я верю вам. Я понял, что вы за человек. Вы жалеете все живое, вы верите в добро, значит, вы не предадите человека.