Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры

«Пожар! Пожар!» – заорали сразу в нескольких местах.

Это была новая опасность, но зато и новый шанс на спасение. Стихия огня должна была довести панику до такого предела, после которого теряют голову даже самые бдительные служаки. Общая опасность если и не сплачивает живых существ, то по крайней мере делает их терпимыми друг к другу. Верке приходилось видеть в Лимпопо, как степной пожар заставляет льва и зебру бежать бок о бок.

Выбравшись из-под лестницы, она направилась в ту сторону, где, по ее представлениям, должен был находиться выход. Конечно, лучше всего было бы увязаться за кем-то, кто свободно ориентировался в запутанных коридорах бывшего райкома партии, строившегося не иначе как с расчетом на возможную осаду, но никого живого на этом этаже, по-видимому, не осталось.

Дым ел глаза, и Верка стала подумывать о том, что в крайнем случае ей придется выброситься из окна. Лучше отбить задницу или сломать ноги, чем сгореть заживо. Хоть Лилечка недавно и нагадала ей смерть в огне, Верка такие вещи близко к сердцу никогда не принимала. Картам верить то же самое, что пьянице в долг давать, – пустое дело.

В этот момент совсем недалеко, за поворотом коридора, стукнул одиночный выстрел – глухо, как сквозь подушку. Верка не удержалась и выглянула из-за угла.

В пелене дыма она различила две человеческие фигуры. Один из участников конфликта лежал на полу, еще продолжая сучить ногами, а второй стоял, чуть наклонившись вперед и держа пистолет на отлете. В первом нельзя было не узнать президента Плешакова, а во втором – коменданта Альфонса. (Никогда не имевший рогов и ничего не знавший о бдолахе, он тем не менее уже давно состоял на тайной службе у аггелов и сейчас действовал по их указке.) Шорох, раздавшийся за спиной Альфонса, заставил его обернуться.

– Ах ты, ковырялка поганая! – просипел он, узнав Верку. – Ну что, довольна? Из-за тебя ведь весь этот сыр-бор разгорелся!

– А как ты думал, хряк толстозадый! – воскликнула она с мстительной радостью. – Так и задумано было! Спасибо, что помог.

Они вскинули оружие почти одновременно, но затвор Веркиного пистолета после второго выстрела встал на стопор, а пушка Альфонса все била, била, била – словно в ее магазине находилось не восемь патронов, а восемь раз по восемь.

Потом комендант куда-то исчез, и Верка осталась одна.

Она была жива, хотя в различных местах ее тела разгоралась боль разного характера и разной силы.

– У-у, кашалот проклятый! – вырвалось у нее. – Достал меня все-таки…

Попытка сделать хотя бы шаг успехом не увенчалась – Верку повело в сторону и зашвырнуло в высокую стенную нишу, все еще служившую пристанищем для статуи лысого вождя, о подвигах и злодействах которого нынче уже мало кто и вспоминал.

– Прости, дедушка Ильич, – сказала Верка, уцепившись за мраморную фигуру.

– Я только отдохну чуток…

Она немного постояла, прислушиваясь к тому, что творилось внутри ее тела, вдруг ставшего чужим и обременительным. Ноги быстро слабели, и Верка сначала села, а потом и легла на пол. Страшно хотелось пить.

Умирать она не собиралась. Она собиралась ползти, неважно куда, к дверям или к окну, чтобы вырваться из этой огненной западни, а затем с помощью какого-нибудь доброго человека отправиться на поиски своего тайника, в котором хранился бдолах. Предприятие, конечно, предстояло крайне сложное, но на ее памяти и не такие дела удавались.

На полу дышалось чуть полегче, хотя шум пожара приближался со всех сторон

– грозная и величественная музыка вырвавшейся на свободу стихии. Все это напоминало Верке что-то архиважное, что-то такое, что с ней уже было однажды, но затуманенное сознание не могло подсказать – что же именно.

Внезапно ее осенило!

Она вспомнила другую страну и другой огонь – тот, в котором погиб ее муж, тот, который уничтожил саванну, тот, который превратил в пепел ее первый настоящий дом.

Огонь забрал у Верки единственного человека, которого она любила всем сердцем. Огонь непреодолимой стеной отделил недолгие минуты счастья от долгой муки постылого существования.

Теперь огонь должен был вернуть ей все прежнее.

Эта мысль не только смиряла со смертью, но и давала душевное успокоение.

Верка лежала все там же, где и раньше, – на голом полу между бессмертным каменным кумиром и мертвым телом много о себе возомнившего себялюбца, – но ей самой казалось, что она уже воспарила над крышей пылающего здания и летит сейчас, сквозь искры и дым, к лучезарным небесным пастбищам, где все мужчины – смелые воины, все женщины – гордые красавицы, а скоту всегда хватает свежей воды…

Смыков не успел отойти от лагеря анархистов и на сотню шагов, как его догнал Жердев.

– Не велено меня провожать, – покосился на него Смыков, раздираемый сразу двумя нехорошими чувствами: похотью и ревностью. – Вали назад, кобылятник старый.

– Ты, земляк, поганку-то не крути, – ответил Жердев жизнерадостно, но с некоторым оттенком заискивания. – Я тебя понимаю лучше, чем собака волка. Об этом и базар будет.

– Ну? – буркнул Смыков, не сбавляя темпа ходьбы.

– Забери ты у меня это чучело, – сказал Жердев напрямик. – Я вообще-то много мохнатых сейфов на своем веку взломал, но на такую оторву еще не нарывался. Да уж и поздно мне всяким фокусам учиться.

– С фокусами, выходит, она? – У Смыкова сразу пересохло в горле, и он сбился с шага.

– Даже и не говори! – тяжело вздохнул Жердев. – Конь с яйцами, а не баба, хотя по виду еще сикуха совсем. Не знаю, откуда что и берется. Короче, уступаю я ее тебе. При случае бутылку поставишь.

– Уступаешь, значит… – молвил Смыков с глубокой душевной горечью. – Спасибо, если так… Я бы ее, конечно, взял, да вы же, братец мой, сами слышали, что там по этому поводу было… А я дружбу на случайные связи не меняю.

– Все утрясем! – заверил его Жердев. – У меня уже и план имеется. Сейчас идем на железную дорогу, берем паровоз, пару вагонов и со всей шоблой шуруем на Воронки. А поскольку нас там ни единая рогатая тварь не ждет, мы легко прорываем блокаду, сажаем кабальерос в вагоны и спокойненько возвращаемся. Сам знаешь, отсюда до Кастилии рукой подать. Вот потом и отправишься туда вместе с доном Эстебаном.

– Где вы, интересно паровоз возьмете? – удивился Смыков.

– Есть тут неподалеку одно местечко, – хитро прищурился Жердев. – Я пока на этих вахлаков служил, многое успел выведать.

– А кто поведет состав? – не унимался дотошный Смыков.

– Мы и поведем. Я за машиниста буду, а ты за помощника.

– Вы, значит, в паровых машинах разбираетесь? – произнес Смыков с сомнением.

– Диплома не имею, но тендер от топки отличу, – заверил его Жердев. – Ты пойми, проще паровоза механизма нет. Это тебе не телевизор и не электробритва. Его люди до ума полтора века доводили. Он человеческой руки, как добрая сабля, слушается.