Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры

– Т-с-с! – Смыков приложил к губам палец.

Речи Зяблика уязвить его не могли, однако нельзя было допускать, чтобы эти поношения дошли до слуха Бациллы. К счастью, та уже перебралась на тендер и внимательно рассматривала тела убитых гвардейцев. Зяблик, понизив голос, продолжал распекать приятеля:

– Верка, считай, на верную смерть пошла! Левка с Шансонеткой к черту на рога поперли! А ты из-за этой шилохвостки назад вернулся! Погубят тебя бабы когда-нибудь! Носишься с ними, как курва с котелком! Взять бы тебя за шкирятник да в эту топку сунуть!

Смыков, не сводивший с Бациллы глаз, отвечал толково и вполне дружелюбно:

– Вы, братец мой, много на себя не берите. Не хватало еще, чтобы всякая барачная моль меня жизни учила. Сами подумайте, какая выгода для нас всех будет, если мы сейчас Воронки с наскока возьмем и кастильскую миссию деблокируем. Иначе бы вы еще целый месяц собирались… Дошло? А теперь относительно меня самого. Если я в Кастилию тайно проберусь, как тихарь чужеземный – это одно. А если совместно с доном Эстебаном, как его почетный гость, – совсем другое. Разве Жердев вам все это не объяснил?

– Что он объяснить мог, фраер опухший, – махнул рукой Зяблик. – Только сопел да за свое мудье держался. Жаловался, что пуля его задела, аккурат за причинное место. Хотя, какая к хренам пуля, если ты говоришь, что никакой перестрелки не было! Вон, кстати, и он. – Зяблик выглянул в боковое окошечко. – Под руки ведут, как цацу малахольную…

Вскоре снаружи раздались сдавленные стоны, похожие на те, что издают в туалетах люди, страдающие запором, и Жердев при содействии целой толпы анархистов влез в кабину паровоза. Его брюки в паху набрякли от свежей крови.

– Ох, несчастье-то какое, – заныл он, исподтишка подмигнув Смыкову. – На нос понос, на жопу насморк, а на елду боевая рана. Не думал, не гадал, а обрезанцем стал.

– Давайте я вашу рану перевяжу, – без тени юмора предложила Бацилла. – У меня как раз и бинт при себе имеется.

– Да уж я сам перевязал то, что осталось, – печально сообщил Жердев. – Раньше мне на это дело и солдатской обмотки не хватило бы, а теперь носовым платком вполне обошелся.

– Сочувствую, – буркнул Зяблик. – Хотя что-то ты, дядя, темнишь…

– А с этими что делать будем? – спросила Бацилла, имея в виду мертвых гвардейцев. – Похоронить бы их надо по-человечески…

– Времени нет, – ответил за всех Зяблик. – Отнесем пока в задний вагон, чтоб не мешали. Пусть с нами до самых Воронков едут. А там определимся. Если аггелы нас укокошат, все в одной куче и сгнием. Ну а если мы верх возьмем, один хрен могилу рыть придется. То на то и выйдет.

Пока анархисты снимали мертвецов с тендера, Смыков шепотом спросил у Жердева:

– Вы что, и в самом деле членовредительство учинили?

– Еще чего! – лукаво ухмыльнулся тот. – Мне моя елда дороже, чем народному артисту Лемешеву – глотка. Тут смекалка нужна. Я воробья камнем подбил, башку ему оторвал и в штаны засунул. Скажи: правдоподобно получилось?

– Правдоподобно, – Смыков критически покосился на ширинку Жердева. – Как вы только не догадались кочета туда засунуть… Но все равно спасибо. Слово свое сдержали.

– Мое слово – кремень! – незамедлительно воскликнул Жердев. – Я, между прочим, в такие тайны посвящен, от которых у других сразу очко треснет. Двадцать пять лет подряд подписку давал о неразглашении. Сначала мяснику Абакумову, потом суке Серову, а уж напоследок – фуфломету Семичастному. А когда к этому моньке пучеглазому, Андропову то есть, вызывать стали, я наотрез отказался. Говорю, что забыл все по причине фронтовой контузии и хронического алкоголизма. Ну и махнули на меня рукой. Тем более что международная обстановка в тот момент сильно обострилась. Сам помнишь, чумиза косопузая на нас рогом поперла да и с чехами стоп с прихватом получился…

Неизвестно, какую новую парашу выдал бы сейчас Жердев, до этого уже намекавший на свою дружбу с маршалом Линь Бяо и президентом Готвальдом, но Смыкова позвал снаружи Зяблик, помогавший анархистам снимать с тендера покойников.

Окоченевшие трупы гвардейцев были сложены в рядок под железнодорожной насыпью, а поблизости от них переминались с ноги на ногу Зяблик и Бацилла. Анархисты, уже разместившиеся в вагонах, пялились на все происходящее из разбитых окон.

– Ты, Смыков, все на свете знаешь, а особенно следственную практику, – хмуро промолвил Зяблик. – Вот и скажи нам, как считаешь, почему этих жмуриков вместе с дровами на тендер засунули?

– Полагаете, что их сжечь собирались? – насторожился Смыков, живо вспомнивший жуткую заваруху на разъезде Рогатка.

– Уверен на все сто. Мне эти красавцы сразу не понравились. Когда их с паровоза тащили, еще ничего были… Дубари как дубари. А сейчас… Подай-ка сюда кочергу.

Заполучив длинную железную клюку, сплошь покрытую чешуей окалины. Зяблик принялся энергично тыкать ею в ближайшего покойника, однако так и не смог сдвинуть тело с места. Звуки при этом производились такие, словно железо соприкасалось не с человеческой плотью, а с обожженной на огне глиняной болванкой.

– Как будто к земле приросли, черти, – Зяблик прекратил свои безуспешные попытки. – Так говоришь, там на разъезде каменный человек вам поперек дороги встал?

– Именно, – высунувшийся наружу Жердев опередил с ответом Смыкова. – Со мной уже второй раз такое случается. Тогда в Киркопии и сейчас. Чудище каменное, но с виду как человек. Я так соображаю, что эта самая зараза, что под землей таится, шутки с людьми шутит… Не то нас под свою поганую сущность подгоняет, не то, наоборот, из своего теста новую человеческую породу лепит.

– Ладно… пусть тут и лежат, – подумав немного, решил Зяблик. – Лучше их зря не трогать. Неизвестно ведь, по какой причине они ласты свернули. Крови-то ни капли не видно… Наверное, первые, кто помер, в каменных идолов превратились, которые за своими же друзьями гонялись. Тогда очередных еще тепленькими стали на тендер стаскивать, чтобы сжечь к едреной матери. Огонь ведь от любой заразы очищает. Только не успели дело до конца довести. Помешало что-то…

– Да вы посмотрите только, посмотрите! – Бацилла отскочила от мертвецов с такой прытью, словно кто-то из них попытался ущипнуть ее за ляжку.

Гвардейцы, по неизвестной причине отдавшие Богу душу, выглядели еще более мертвыми, чем раньше, но с ними сейчас происходило что-то неладное. Сразу на нескольких трупах лопнула одежда, отлетели от гимнастерок пуговицы, трещали распираемые изнутри голенища сапог. Мертвые лица раздулись, почернели и превратились в уродливые маски.

Зяблик резко взмахнул кочергой, и у одного из покойников по плечо отломилась рука, но тут же приросла к животу другого трупа. Мертвецы, до этого лежащие в рядок, на глазах увеличивались в размерах, теряли сходство с представителями рода человеческого, соединяясь в одну слитную массу, серую, как гранит, и зыбучую, как лава.