Норман Спинрад - Русская весна

Бобби казалось, что перед ним огромный, сотворенный человеческими руками организм – безмерный, полный энергии, пульсирующий и неизъяснимо живой.

– Ч-черт! – выдохнул Бобби, чувствуя победоносную и безумную силу этого зрелища.

В этот момент он понял, что такое – быть американцем; ощутил себя частью этой страны, ее судьбы, ее будущего – к добру или худу. Страны, сохранившей пусть искаженный и изломанный, но великий созидательный дух.

– Ну, поехали. – Эйлин дернула его за рукав и потянула в машину.

– Чего? – Бобби еще не пришел в себя.

– Поехали! Нам пора испробовать все, что здесь полагается!

– Чего там еще пробовать?

– Трахнуться в машине. Народ ездит сюда для этого уже сотню лет, понял?

Бобби несколько опешил – двухместная машина Эйлин была явно тесновата, но ему, уже в который раз, пришлось подчиниться.

В субботу Бобби уговорил Эйлин сходить на бейсбол. В понедельник они уезжали в Беркли, и это была последняя возможность увидеть Доджер-стадион. Зрелище стоило затраченных усилий, во всяком случае, для Бобби. Стадион Доджера был одним из трех, где большие соревнования проводились на естественном покрытии, да и публика представляла немалый интерес. В центральном нижнем секторе чинно расселись разодетые англосаксы, ошеломительные шлюхи и настоящие телевизионные знаменитости. На открытых трибунах бесновались мексиканцы и черные, благоразумно поделившие между собой секции. Отдельно, наверху, сидели военные, пришедшие на матч за полцены. Остальная часть стадиона досталась организованным болельщикам. Тысячи людей поднимали щитки, из которых складывались картинки – эмблема Доджера, реклама, американский флаг и даже машущий крыльями орел – с герба США.

…В воскресенье один из школьных друзей Эйлин пригласил их на пляж в Малибу. Рано утром они влились в кошмарный транспортный поток, спустя полтора часа с трудом отыскали стоянку, переоделись в машине и отправились бродить по пляжу в поисках своей компании.

– Запомни, Бобби, ни слова о Париже или Европе, – предупредила Эйлин, когда они увидели большой надутый гелием красный шар, под которым их ждали. – С большинством из этих балбесов я училась в школе в Беверли-Хиллз, это шайка гринго, и я не хочу, чтобы все кончилось мордобоем.

Человек двадцать расположились на полотенцах вокруг металлического бочонка с пивом, болтали, загорали, пили и ели под звуки ужасающего военного марша из приемника. Здоровенный светловолосый парень по имени Тэб приветствовал Эйлин тычком и крепким объятием, налил им пива, потом Боба представили компании, и он повторил накатанную версию возвращения в Беркли – после поездки к родным.

Потянулся долгий, ленивый солнечный день – хороший, по представлению Бобби, день на пляже Южной Калифорнии. Бобби плавал. Немного осрамился, пытаясь управлять серфбордом – доской с мотором, постоянно с нее падал, нахлебался тихоокеанской воды. Нырял с Эйлин. Играл в замедленный волейбол огромным мячом, накачанным смесью воздуха с гелием.

И, как все прочие, пил. К тому времени, когда солнце стало клониться к зеркалу океана, компания изрядно нагрузилась. Кому-то стало худо, на игры уже не тянуло, началась пьяная тягомотина. Долго и раздраженно о чем-то спорили; у Бобби от утомления пропал дар речи. Жаловались на каких-то неизвестных ему учителей. Долго и противно перебирали, кто, когда и с кем… Бобби молча лежал на полотенце рядом с Эйлин, выпивая, когда ему наливали, и бездумно глядя в синеющее небо.

– Слышали, Билли в восемьдесят второй десантной…

– Там ему отстрелят толстую задницу!

– Мой отец говорит, фасольники разбегутся без единого выстрела.

– Чушь! Будет такая мясорубка…

– А отец говорит, ветераны Залива получат по сорок акров, он меня чуть не сожрал, когда узнал, что я не записался.

– Да брось ты. Фасольники не выдержат и недели, это уж точно.

– Так у них же коммунистический режим!

– Ну и что? Русские и пальцем не пошевелят. Они даже на своих кубинцев положили! Не подняли ни одной ракеты. Очень носятся с европешками.

– А я говорю, будет мясорубка. Война продлится не менее шести недель. Мой отец говорит, что все уже решено. Фасольников без боя не отпустят.

– Кто?

– Оборонный комплекс, болван! Уже подписаны контракты на содержание армии в условиях войны. Сумасшедшие бабки. Кстати, там позарез нужны люди.

– На временную?

– На несколько недель. Сотня в час – двойной оклад. В выходные – тройной.

– Слушай, а это неплохо…

Перемена темы привлекла внимание Бобби. Он уже немало наслышался циничных мерзостей от Дика Спэрроу и других, но когда это говорят твои сверстники, с которыми ты только что играл в волейбол, плавал, выпивал, – такое не укладывалось в голове. А собутыльники зашевелились:

– Слушай, твой старик сможет меня устроить?..

– Эй, Эдди! Твой папаша ведь работает на "Коллинз", а? Они берут на временную?

– Могу узнать…

Бобби не выдержал:

– Слушайте, ребята, я не верю, что вы это всерьез.

Батч, огромного роста детина с короткой прической, широко улыбнулся:

– Конечно, всерьез. Если хочешь, я и за тебя могу замолвить словечко. Сотня в час – неплохие бабки!

– Чушь собачья! – выпалил Бобби. Эйлин ткнула его в бок. – Вы что, в самом деле готовы идти на оружейный завод?

– Бобби, замолчи, – шипела ему в ухо Эйлин.

– Делать оружие, чтобы им убивали людей за то, что они хотят жить по-своему?

– Чушь! Любому известно, что Мексика оттяпала Залив во время гражданской войны. Это сделал бандит Панча Вилья со своими ублюдками. Мы имеем полное право забрать то, что было нашим, – так говорится в доктрине Монро!

На Бобби наседали уже несколько парней.

– А ты что, коммунист?

– Слушай, Эйлин, твой дружок, похоже, красный из Беркли!

– Да он фасолышк!

Ситуация, похоже, грозила стать неуправляемой.

– Он из КГБ, их в Беркли пруд пруди, мой отец знает…

– Держу пари, этот болван будет защищать и европешек!

– Что скажешь, Бобби, европешки, которые растащили у нас половину Америки и продали долбаным русским, – они тоже люди?

В памяти Бобби всплыли разъяренные лица у американского посольства в Париже. У этих молодых американцев, уставившихся на него под безоблачным калифорнийским небом, – те же лица. Там толпа скандировала у посольства:

«Американцы – убийцы! Американцы – убийцы!»

Здесь кричали:

– Они не люди, они фасольники!

– Бобби, малыш, в пасть долбанные европешки – люди, по-твоему?

– Ядерными их, чтоб горели голубым!!

– Пусть жрут антипротоны!

Это гремело в ушах как эхо парижских воплей. Это его перевернуло. Где же разница между теми шовинистами и этими?! Но засранцы начали убеждать его, что то, что он считал ложью, – правда!