Ричард Морган - Сломанные ангелы

Я сделал вид, что вовсе не пялюсь на ее стройное молодое тело "Маори".

– Нормально. Теперь сделаем микс.

Она потянулась за предложенной бутылкой. Отыскав в кармане смятую пачку "Лэндфолл-лайт", я прикурил свою сигарету.

– До вашего появления вечер был спокойным.

– Что верно, то верно. Бойцы вспоминали минувшие дни? Скольких убили и как.

Сигара тихонько дымилась.

– Крюиксхэнк, и где же ты их стянула?

– У одного клерка из "Мандрагоры", он занимался поставками вооружения. Не стянула. Мы заключили сделку. Он назначил встречу в оружейной комнате.

Она скосила глаза, посмотрев на встроенные в сетчатку часы.

– Мы должны встретиться через час. Но, кстати, вы правда мерялись членами: как и скольких убил?

Я взглянул на Депре, и тот осклабился.

– Нет.

– Это радует. Хватило дерьма еще в частях быстрого реагирования. Стадо безмозглых ублюдков. Должна сказать, мне не кажется, что убивать так уж трудно. Эта способность есть у нас всех. Убийство – дежурная встряска.

– И, конечно, тренинг.

– Ковач, ты нарочно издеваешься?

Я отхлебнул из стакана и затряс головой. Печальное зрелище: молодая девушка совершает те же ошибки, что много лет назад сделал я сам.

– Ты с Лимонских гор? – спросил Депре.

– Да, родилась в горах и выросла там же.

– Наверное, сталкивалась с братством "Карефоур"?

Крюиксхэнк сплюнула. Достаточно точно – аккурат под поручень и ни капли на палубу.

– Подонки. Да, они были повсюду. Особенно зимой двадцать восьмого. Шлялись туда-сюда, обращали в свою веру и жгли деревни, если их не хотели слушать.

Депре обменялся со мной многозначительным взглядом. Я решился сказать:

– Знаешь, а ведь Хэнд состоял в этом братстве.

Она выпустила дым.

– Сразу и не скажешь. А-а… какая разница? Пока нет войны – такие ведут себя как обычные люди. Знаешь ли, учитывая дерьмо, что сейчас валят на Кемпа…

Она замялась, задумчиво озираясь вокруг. На Санкции IV стало обычным проверять, нет ли поблизости кого-нибудь из политического управления. Они примелькались как зашкаливающие дозиметры.

– По крайней мере та сторона не стояла бы за веру истинную. Еще в Лимонии до начала блокады я слышала, что братство изгнали из Индиго-Сити.

– Боже мой, хватит уже! – сухо заметил Депре. – Не много ли конкурентов для шишки масштаба Кемпа?

– А что? Я слышала, квеллизм тоже отрицает религию.

Я фыркнул.

– Эй, ты что?

В круг влез Шнайдер.

– Ну-ка, ну-ка… я тоже слышал. Помнишь, что сказала Квел? "Плюнь в деспотичного бога, что путает веру и счет… " Кажется, так?

– Не хрен мешать кемпистов и тех, кому по душе идеи Квел, – вмешался Оле Хансен. Он сидел, привалившись к поручню, и держал в одной руке мундштук. И ехидно произнес, протянув его в мою сторону:

– Правда, Ковач?

– Это вопрос. Кемп у Квел украл… Многое заимствовано.

Взяв мундштук, я втянул дым, держа сигарету в другой руке. Дым приятно наполнил легкие, словно облепив изнутри прохладной простыней. После сигары его действие казалось мягким, хотя вовсе не таким вкрадчивым, как тогда, на Гаерлейне-20. Наконец внутри прошла резкая волна, а грудную клетку пронизал ледяной ветер. Закашлявшись, я ткнул сигарой в сторону Шнайдера:

– Дерьмом воняет твоя цитата. Неоквеллистский бред. По-моему, стишата просто сфабрикованы.

Слова произвели вялый эффект.

– О-о… хватит…

– Что?

– Боже, да это были ее слова, сказанные на смертном одре…

– Шнайдер, она не умирала!

– Умирала, не умирала… это действительно вопрос веры, – иронически заметил Депре.

Все снова засмеялись. Еще разок затянувшись, я передал мундштук нашему записному убийце.

– Ладно, слушайте, – сказал я. – О ее смерти достоверно не известно. Да, она исчезла. Но нельзя говорить "на смертном одре", если не было никакого смертного одра.

– Назови это прощальной речью.

– Назови это хренотенью.

Пошатываясь, я встал на ноги.

– Ты хотел цитату, я тебе сейчас сделаю цитату.

– Й-йес!..

– Давай!

Все отодвинулись, уступая место для драки. Откашлявшись, я громко продекламировал:

– "Мне не нужно прощения", вот что она сказала. Слова из "Дневников кампании", кстати – не фальшивка. Книгу нашли в руинах перепаханного микробомбами Миллспорта. Тогда лидеры Харлана как один сидели в эфире. Разглагольствовали, дескать: "Бог забрал ее, предъявив счет за души, погибшие с обеих сторон". А вот настоящие слова Квел: "Мне не нужно прощения, тем более от бога. Как все тираны, бог не стоит и плевка, брошенного в его сторону. Торговаться с богом? Наша сделка куда проще: я не дам ему ничего, а он заплатит тем же". Так говорила Квел.

Аплодисменты сорвались с мест как птицы. Потом все опять затихли. Я оглядел лица, ожидая увидеть ироническое выражение. Серьезнее других речь воспринял Хансен. Вцепившись в мундштук, он сидел неподвижно, и взгляд его казался остановившимся. Шнайдер, напротив, с чувством освистал аплодировавших и принялся тискать Крюиксхэнк. Стрельнув глазками по сторонам, лимонская девочка радостно захихикала. Что касается Люка Депре, реакция убийцы осталась неопределенной.

– Почитай нам стихи, – спокойно попросил он. Шнайдер оскалился.

– Ага, про нашу победу.

Мне почему-то вспомнилась госпитальная палуба. Леманако, Квок и Мунхарто. Они стояли вокруг, и раны были их единственными наградами. Они никого не проклинали. Волчата из "Клина", пушечное мясо. Они смотрели на меня в ожидании слов, уже зная, что их бросят в мясорубку и все начнется сначала. Где же мое прощение?

– Никогда не читал ее стихов, – солгал я и медленно пошел к носу судна вдоль поручня. На баке я облокотился на ограждение и сделал глубокий вдох – так, словно воздух на самом деле был чистым. На горизонте постепенно гасли огни пожара, догоравшего после нашего обстрела.

Несколько минут я смотрел, время от времени переводя взгляд с огней на кончик тлеющей сигареты. Подошла Крюиксхэнк.

– Похоже, квеллистские штучки глубже, чем кажутся. Хе… То, что ты с Харлана – это не шутка?

– Нет.

– Нет?

– Категорически. Квел… Она была чертовым параноиком. Движением руки убивала больше народу, чем флот Протектората за год боевых действий.

– Ого, впечатляет.

Посмотрев на Крюиксхэнк, я не смог удержаться от смеха.

– Ой, ой… Крюиксхэнк, Крюиксхэнк…

– Ты это к чему?

Покачав головой, честно сказал:

– Однажды, лет примерно через сто пятьдесят, ты вспомнишь наш разговор. Когда окажешься в моем положении.

– Ах да, старичок, конечно…

Снова покачав головой, я не сумел прогнать с лица улыбку.

– Все ты знаешь…

– Ладно тебе. Я с одиннадцати лет в твоем положении.

– Надо же! Целое десятилетие.

Едва усмехнувшись, Крюиксхэнк уставилась вниз, на черную поверхность воды и на отражавшиеся в ней звезды.