Евгений Филимонов - Время льда и огня

Он закончил свою речь не менее внезапно, чем начал. Жестом подозвал старшего офицера, разодетого под полярного гусара, как и он.

— Обеспечить отправку. Челнок загрузите всем, что потребует этот лейтенант. Пополните им боезапас — ну, там, что у нас есть…

— Так точно! А как с этим вот?.

Кшиш хмуро повернул бороду в мою сторону.

— Отправить восвояси с каким-нибудь из сменных на мотонартах. До кордона, дальше пускай сам добирается. Они вон с нами не особенно церемонятся, союзнички (непечатный эпитет).

Кшиш отмахнулся, давая понять, что аудиенция окончена. Мы вышли в сопровождении того же проводника. На выходе — я, признаться, ожидал этого, — в холле надувного палаццо похаживала Мария, она тут же подозвала меня.

— Ты что ж это один? — спросила она сразу вместо приветствия.

Теперь я мог рассмотреть ее повнимательнее. Мария не изменилась, просто в ней появилась какая-то властность, которой раньше вроде не было. А может, я просто не успел заметить? Было приятно видеть здесь, среди все же вполне чужих мне ночников, прелестное женское лицо, глядящее на меня с таким интересом. Я рассказал ей коротко о всех наших приключениях. Как подлинную женщину, ее тронула лишь история с Нормой.

— Смотри-ка ты, зря я старалась, — заключила она неожиданно для меня. — Надо было забрать тебя у девчонки. Ишь ты — ни себе ни другим…

Я поделился с ней радостью, что диктатор меня не узнал.

— Это ты напрасно, — охладила меня красавица, — он тебя прекрасно узнал, память у него превосходная. Только не в его интересах поднимать опять всю эту историю, его ведь с того раза, считай, вся Темная сторона обсмеяла… И девку не вернешь, и только напомнишь!

Мария коротко хмыкнула. Мои спутники смотрели на нас с большим интересом.

— Ну, меня он простил… — Первая жена диктатора все еще улыбалась. — Но тебе советую держать ухо востро, он у нас мстительный, такие вещи просто не спускает. Так что не думай, что будто бы не признал, — он затаился. Настороже будь, парень.

На прощанье она меня обняла. Впервые в жизни меня приголубила столь военизированная дама. Мы вышли в ночь.

Было решено, что до зоны сумерек меня сопроводит молодой и чрезвычайно болтливый ночник-вояка по имени (или по прозвищу) Теофил. Для этого выделили мотонарты — двухместные, открытые, тот самый минимум, какой мог выделить Кшиш коварному и удачливому сопернику. Я не роптал. Больше меня раздражал Теофил в своей мохнатой униформе, он все время вертелся рядом и старался говорить со мною на пиджин, что ему удавалось гораздо хуже, чем мне на славик. Понимая, что одолеть огромный участок пути на этом снегоходе-мотороллере — дело сомнительное, Теофил взялся договориться с командиром крейсера, прибывшего в столицу по служебной надобности, маршрут которого пролегал более-менее по пути. Пока он беседовал с командиром, я внимательно осмотрел мотонарты и пришел к выводу, что они не так плохи, как показалось с первого взгляда. Впечатление портила общая помятость корпуса.

Теофил выбрался из крейсера слегка расстроенным. Кстати, командиром оказался тот самый Эйкин, в праздничную ночь побега сверзивший с трассы наших преследователей во главе с Португалом. При мысли о Португале, где-то там себе действующем, я поежился — но не предъявлять же претензии отменному служаке Эйкину за не вполне результативную стрельбу. А некоторая досада моего провожатого объяснялась тем, что командир наотрез отказался сделать крюк километров в двести, который значительно сокращал маршрут. Что ж, служба превыше всего…

Пока это бронированное чудище стояло, загружаясь и заправляясь, мы с Теофилом съездили в казармы, где я простился с лейтенантом Барнсом и его командой. Лейтенант сердечно пожал мне руку; боевики расставались прохладнее, я так и не преодолел отчуждения. А может, тому причиной было недавнее исчезновение Наймарка, с которым они привыкли связывать и меня?

Теофил был лихой гонщик, сорвиголова, на обратном пути он дважды чуть не влип. Надо сказать, что в активное время суток в столице ночников движение довольно оживленное, чуть ли не гуще, чем тогда, в часы карнавала, — а если прибавить сюда склонность Теофила эффектно тормозить юзом, то можно представить мое впечатление от будущего проводника. С шиком мы подкатили к трапу крейсера, Теофил даже хотел въехать туда по мосткам, но не удалось. Мотонарты закатили тельфером в инвентарный отсек, нас же сунули в помещение, где отдыхали между сменами вахтенные. Там действительно спали в гамаках три-четыре солдата. Турбины взревели, крейсер содрогнулся всей своей стальной массой и побежал вдоль ярко освещенных улиц на удивление плавно.

Лишь только мелькнули последние огни околицы, Теофил вытащил фляжку и подмигнул мне. Мы выпили какого-то крепчайшего пойла, затем еще… За иллюминаторами неслась полярная мгла, слегка выбеленная поднимавшимся бураном, а мы все сидели за откидным столиком, прихлебывая эту адскую смесь под неугомонный речитатив моего спутника. У него было несколько основных тем: служба, девушки и его, Теофила, достоинства. Несмотря на мою просьбу, он так и не слез с пиджин, поэтому в его повествованиях я то и дело улавливал несуразности, но не прояснял их, чтобы не вызвать очередной водопад косноязычного словоизвержения. Крейсер несся по темному леднику, посылая вперед мощный пучок света из своих прожекторов, шаря по округе и по небесам радиолокаторами, наводя жерла установок на возможные цели, — а мне вспомнился наш почти что мирный рейд на походной кухне, оставленной там, у ледового обрыва. Или это уже подступала пьяная сентиментальность?

Не обращая внимания на Теофила, болтающего, словно тетерев на току, я раскатал свободный гамак и забрался в него, лицом к стене. Ехать предстояло еще часов шесть, так что был шанс выспаться.

— Эй ты! Вставай, утро скоро!

Я обернулся в гамаке, закачавшись под низким потолком. Действительно, в иллюминаторе отсвечивала — бледным лимонным заревом под глубоким небом с тусклыми звездами — настоящая заря, отблеск того самого утра, которое постоянно стоит над моей родиной. Неужели удастся вернуться?

Крейсер был неподвижен. Мы быстро собрали свои нехитрые пожитки и гулко протопали на грузовой ярус. А там уже люди из команды крейсера осторожно опускали наше неказистое средство передвижения на снег.

Сам командир вышел на верхнюю палубу, чтобы пронаблюдать высадку. Стальной командир Эйкин выглядел вполне штатским человеком, которого косматая униформа вообще делала похожим на какого-то безвредного домового; однако я-то знал, как бывает обманчива внешность.

Мы выгрузились у начала длинного, сколько хватало глаз, то ли русла во льду, то ли фьорда — в тусклом свете этой призрачной зари не разобрать было, куда тянется русло, но я резонно полагал, что ночники знают места пересечения кордона. И в самом деле, с места нашей стоянки можно было видеть флаг ночников, развевавшийся на длинном алюминиевом шесте с растяжками. О ночном буране напоминали лишь свежие сугробы и наметы, да еще низкие облака, отсвечивающие желтизной, дрейфовали у края горизонта.