Александр Фролов - Хроника глобального бреда

Из-за угла дома видели, как фигуры мародеров приближаются на бегу. Подпустили на полста метров и прицельно ударили по ним из трех стволов: половину перебили, остальные залегли. Орлов крикнул:

— В машину!

Когда уселись, добавил:

— Газуй, Хорек!..

«Уазик» споро выскочил на шоссе, где за строениями нападавшие уже не могли их достать. Асфальт был весь покорежен — мчались по изрытой грунтовке вдоль полотна трассы, где препятствий поменьше. Машина наматывала на спидометр километр за километром, разрушенный город все дальше и дальше уходил из поля зрения.

Никто не мог представить, сколько испытаний придется им пережить впереди. Сейчас они неслись по пыльной дороге с двуединой целью: встретиться с другими людьми, и выжить — вместе с ними и для них.

Долгое ожидание завершения многолетнего кризиса кончилось. Для всех пассажиров старенького «уазика» начиналась новая эпоха: они переживали свой Исход, который, возможно, станет для многих россиян равным библейскому исходу евреев из Египта.

Случайные беглецы не знали еще, сколько он продлится и чем закончится. Такое может быть известно только Творцу судеб — действительных или книжных…

Летом 2015 года климатическая картина на всех континентах Земли почти сравнялась с такой же картиной трехлетней давности. В небе над Центральной Россией оставалась еще едва заметная дымка, но солнце светило уже весьма ярко, дни и ночи сменяли друг друга обычным порядком. Везде, где раньше жили люди, сейчас громоздились развалины, покрытые толстым слоем грязи, оставшейся от растаявшего снега, перемешанного с пылью и сажей. То тут, то там ландшафт был изборожден камнями, проносившимися с бывшими бурными совсем недавно, а теперь иссохшими потоками талой воды — снежные озера уже впитались в почву, оставаясь лишь в глубоких оврагах. Многие деревья и кустарники смело водой и грязью, но некоторые уцелели и внушали надежду, что со временем они наберут силу; свежая травка радовала глаза, все больше проявляясь на стенах кажущихся бездонными трещин и провалов от землетрясений и на склонах чередующихся с ними вновь образовавшихся гор.

Не хватало пока главного — того многообразия животной жизни, которое было раньше. Но к середине декабря (по-новому июня) появились все же первые насекомые, а с ними и мелкие перелетные птички: из глубины земли выползли на свет первые жучки и разного рода червячки, составившие пернатым корм. Мышки-норушки тоже вынырнули из укромных подвальных мест и стали активно осваивать окрестности; и им, и насекомым на первых порах стало пищей самое значимое богатство земного дома — зеленая трава.

На водоемах все еще несокрушимо стоял лед, и о появлении рыбы в них говорить пока не приходилось: многометровый ледяной покров истончится и вскроется по-настоящему лишь следующим летом; тогда же станет подниматься по крупным рекам рыба из южных вод. Крупные лесные животные еще нигде не обнаруживались, но только потому, что путь с теплого юга на север очень далек — пусть не в этот год, так на следующий они все равно должны были добраться до средних европейских широт: докучливые в прошлом, нынче люди не очень-то им мешали!

В бывших крупных городах еще копошилось среди развалин ничтожное количество уцелевших, по счастью аборигенов, но в провинции они попросту исчезли. Промышленное производство умерло повсеместно, и некому было его оживлять; поля стояли пустыми, поскольку ни о каком сельском хозяйстве не могло быть пока и речи. Все утонуло в глуши и запустении.

Так было всюду на незатопленных морями территориях, и лишь в окрестностях Москвы жизнь понемногу налаживалась. Огромный город лежал в руинах; пригодной для примитивной жизни в летних условиях осталась лишь мизерная часть полуразрушенных строений, еще грозивших обрушиться каждую минуту: отголоски прошлых землетрясений звучно напоминали о себе. Большая часть уцелевших в катаклизме людей и не пыталась устроиться в городе; они жили там, где и жили — в спасительных убежищах.

Первой и главной проблемой для центрального правительства страны, если можно было называть страной ближнее Подмосковье, дальше которого сила власти не распространялась, должна была стать, конечно, проблема снабжения выживших граждан продуктами питания. И в этом отношении серьезной напряженности, как ни странно, пока не существовало.

Дело заключалось в том, что неприкосновенный продовольственный запас, хранившийся на секретных государственных складах перед началом катастрофы, усилиями подразделений МЧС удалось вывезти с периферии почти полностью. А был он весьма немалым.

Во всех странах мира такой запас, предназначенный на случай непредвиденных обстоятельств, составлялся из расчета необходимости прокормить каждого человека в течение двух месяцев в отсутствие всякого пополнения извне. В России государственный продовольственный резерв формировался даже на три месяца чрезвычайной ситуации, но в действительности продуктов было еще больше — сыграло свою важную роль то обстоятельство, что неимоверными усилиями народа в условиях военного поражения и повсеместной неразберихи лета 2012 года урожай, тем не менее, был снят наполовину и сразу же ушел в стратегические хранилища.

Из ста сорока миллионов жителей Российской Федерации в живых после катастрофы осталось едва ли несколько миллионов; простой арифметический подсчет показывал, что запаса продуктов должно было хватить как минимум на сорок месяцев от момента начала сбора людей в убежища (а если учитывать запасы последнего урожая, то и на шестьдесят месяцев). С начала организованной эвакуации прошло сорок месяцев с небольшим, поэтому никаких опасений за продовольственное будущее населения в течение полутора ближайших лет правительство не испытывало.

Обстановка была спокойной, нападения от кого бы то ни было больше не ожидали, поэтому армия была демобилизована почти полностью, и уже в сентябре начались работы по расчистке улиц городов и ремонту пригодных зданий и сооружений. Обнаружил себя прежний стереотип демократического мышления: казалось, что чем скорее и больше свободы получат люди, тем быстрее они оправятся от психологического давления пережитого ужаса. Кроме того, подобным образом власть сняла с себя значительную часть ответственности за дальнейшую судьбу граждан: продовольственный паек в целях неоправданной расчетом экономии давали только занятым на работах по восстановлению инфраструктуры, и значительная часть людей, желавших жить независимо, вернувшись на свою родину, оказалась за пределами поля деятельности слабой еще системы органов социальной защиты.