Александр Шубин - Ведьмино кольцо. Советский Союз XXI века

— Так прозаично. Я смертельно разочарована. Где цветы, кольцо, поцелуи.

Павел спокойно поднял Ирочку на руках и погрузился в затяжной поцелуй, который прервала коряга, очень некстати отдыхавшая на тропе. Павел шумно рухнул с Ирочкой в кусты. Сзади раздалось добродушное хихиканье: «Вы остаетесь? Тогда хоть карту оставь — куда идти, не знаем».

— Поцелуй я получила, а как же остальное?

— Дойдем до Крыма, будет тебе и кольцо, и цветы.

— А если не дойдем?

— Типун тебе на язык.

— Только типун?

— Типун, кольцо и цветы. Все будет. В любом случае.

Рассвело. Они продолжали идти. Спереди и сзади подходили люди. Советовались по поводу привала. Сверяли маршрут на карте с показаниями счетчика Гейгера. Все-таки никому не хотелось влететь в зону. На всякий случай подняли воздушный перископ до верхушек деревьев, осмотрелись. Признаков смишников не наблюдалось. С одной стороны был лес, с другой — свежие лесопосадки и небольшая группа коттеджей. За лесопосадками — речушка и заброшенная асфальтовая дорога. Кому сейчас нужны дороги, когда все летают. А туристам — как раз. По карте получалось, что проход они миновали. Можно выходить на оперативный простор. Скоро степь.

Павел объявил привал. Перед сном в палатке включил видение. События развивались даже быстрее, чем он ожидал. Рано утром Челка повела оставшихся бойцов на прорыв милицейских кордонов. Челки применили какую-то новую разработку, которая отключила защитные средства противника. «Пацифисты» бросились демонстрировать боевые искусства. Большая часть последовавших за Челкой участников похода стояла в стороне, с недоумением наблюдая происходящее. Но разошедшиеся менты обрушились и на них со всей силой современной полицейской техники. Крупным планом посреди Пашиной палатки довольно симпатичная виртуальная девушка корчилась от электрошока. Челок почти не показывали. Смишников интересовала смачная расправа, душещипательные подробности: разбитые в кровь лица, круто заломленные руки, перевернутый генератор, бутылка с зажигательной смесью, разбивающаяся в замедленной съемке и заливающая огнем ноги милиционера. А вот и Челка. Кричит в камеру: «Сейчас мы их загандячим!» «Последовательница Ганди» разошлась не на шутку.

Вынырнувший из видеоплощадки диктор произнес несколько «объективных» фраз, и кадр сменился: на объемной карте Южной Африки зеленые стрелы уперлись в несколько кружочков, вспыхнули обозначения боев, и кружочки были залиты зеленым цветом. Павел не стал дожидаться новых натуралистических кадров и выключил видение. Сидевший в палатке Лешик что-то недовольно пробубнил то ли по поводу недосмотренного сюжета, то ли — увиденного столкновения.

— Вовремя мы с ними развелись, — констатировала Ирочка.

— Бог его знает. Не разошлись бы, может, они и не полезли бы. — Павел жевал ус, что свидетельствовало о каких-то ему самому неясных размышлениях.

— Полезли бы. И в самый неподходящий момент, — озвучил Лешик общее мнение, в том числе и невысказанное мнение самого Павла. — Теперь еще не отмоешься.

— Ладно, давайте спать. Завтра смишники налетят, будем отмежевываться и крыть ментов.

Павел засыпал так, будто накурился какой-то дряни. В голове роились образы, не имевшие никакого отношения к произошедшим политическим событиям. Столкновение почему-то не тронуло его. Завтра все будет как надо, он «врубится в тему», но сегодня все попытки сосредоточиться не удавались. То давила мрачная (почему-то она казалась ему мрачной) тьма леса вокруг костра, то крутились лица давно не виденных знакомых, мишура текстов на панно. Даже зеленые стрелочки, мелькнувшие в видении. И вдруг душа понеслась куда-то вверх. Он вспомнил главное на сегодня — ведь он сделал предложение. Вот оно что! У него лежит невеста под боком. Надо же. Попался. Это было так здорово, он наконец-то попался!

Вдруг дрему как рукой сняло. Но не от радостного ощущения, а от резкой боли в предплечье. Сначала он решил, что его укусило какое-то насекомое, и попробовал стряхнуть его, от чего боль стала еще пронзительнее. Это было что-то черное, но не насекомое. И вообще не живое. Тут взгляд упал на Ирочку. Павел ужаснулся выражению ее полуоткрытых глаз. Они смотрели в никуда. И из его любимой ложбинки около шеи торчало черное оперение стрелы.

21 июля.

Хельсинки.

Романов.

«Критики сломали гору копий по поводу того, что имел в виду автор нетленного романа в каждом конкретном случае. Но почему почти не пишут о том, что имел в виду читатель? Ведь творчество читателей играет ничуть не меньшую роль. Если читатели не станут сопереживать образам и ассоциациям автора, его труд канет в безвестность. Но сплошь и рядом автор, читатель икс и читатель игрек (зет и прочие миллионы) переживают воздействие образа совершенно по-разному. Автор лепил образ со своих знакомых, а мы видим в нем своих. Мы тоже творим. Величие автора — в способности создать образ, который заставляет творить нас. Его мир с мириадами населяющих его людей — это не наш мир. И только образ — словно дверь из мира в мир. Связующее звено реальности».

— Все это изящно, но неверно. Писательская братия заметно воздействует на наши миры. Литературная традиция лепит образ мышления. Пушкин писал «Золотой петушок» под влиянием сказок Арины Родионовны, спора с Раевским и каких-то своих ассоциаций. А мы, с детства зная эти стихи, уже запрограммированы ими. И в тех или иных ситуациях всплывает стандартный сюжет. Теперь это — один из шаблонов нашего мышления. Арина Родионовна, рассказывая Пушкину что-то свое, опосредованно запрограммировала наше мировоззрение на века. Если «царствуешь лежа на боку», то получишь... — рассуждал Сергей Сергеич, довольный своей способностью критически относиться даже к изящным идеям.

— На боку стоит Баку. У кого на боку? У тебя? Ты что, Каспий? И Волга в тебя впадает?

— Вот-вот, в тебе говорит объект литературного зомбирования. Было такое стихотворение: «Я чувствую, в меня впадает Волга». А его пародировали: «И на моем боку стоит Баку». Я тебе эту историю рассказывал довольно давно, ты ее наверняка забыла. А с задней полки памяти всплывает образ.

— Не забыла, а забила. И завыла. От твоего занудства.

С утра у Таньки было невыносимое настроение. Даже томные ласки и урчи Масипаса не спасали положение. Она каламбурила не переставая. Это делало любой разговор невозможным.

— Дай-ка чай.

— Какой качай? Кого тебе качать? Тебя качать? Маленький мой. В детство впадаешь? Или в манию величия? Качай его, качай!

Вся эта манера «шутить» надоела ему смертельно. В таких случаях он предпочитал свести общение к минимуму и философски размышлять о причинах поведения дражайшей супруги. Возможно, она опять намекает на прибавление семейства? Нет, вряд ли. К этой идее она охладела еще в прошлом месяце. Нам не до того. Через годик, если подумать... Но что же она нервничает. Вот, за финнов принялась.