Константин Якименко - Сны призрака

И уже потом, когда Квалин отбыл с Земли в обличье Алехана Ремпальдса, Скамейкин явился к командующему. Когда он объяснил, что герой войны вроде как погиб, хотя на самом деле собирается на «Призрак», Большой Сундук пришел в бешенство. Как только вернется — вышвырну к собакам и не посмотрю ни на какие регалии! А то ему, похоже, захотелось стать героем еще одной войны, которую сам же и начнет, — так вот, пусть и не надеется! Потом Сундуков все же успокоился и спросил, почему Скамейкин не доложил ему сразу, пока Квалин был еще здесь. Петр ответил честно: Михаил хотел, чтобы он вообще никому ничего не рассказывал.

— Ну и почему ты все-таки мне рассказал? — спросил мудрый Сундуков.

— А потому что он чего-то недоговаривает. И мне это не нравится. Объяснить не могу, но жопой чую.

Командующий задумался на минуту, а потом вынес вердикт: хорошо, пусть будет по его. Официально он помер — вот и устроим похороны, как полагается. Про маризянина на Кумбиэне знать не знаем и ведать не ведаем. Если он там чего-то натворит, то мы ни при чем, а если чего полезное сделает — попробуем вытащить, а потом устроим допрос по всей форме. Главное, Петька, если он с тобой свяжется, постарайся выяснить как можно больше о том, что он затеял. Ну, а там уж как получится…

Проблема была именно в том, что Скамейкин не мог толком понять, что ему не нравится. Да, Квалин не стал говорить, что он знает о «Призраке» и почему ему легко будет договориться с Хейгорном, но это Петр как раз принял спокойно. Однако он чувствовал: есть что-то еще. Что-то такое, что Михаил сам не до конца понимает… или будто смущается, стыдится. Хотя Петьке ли не знать: стыд и Квалин — вещи несовместимые.

Скамейкин помнил его смущенным лишь однажды — в делах сердечных с этой его Лилькой, на «Десятой» еще. Они с Володей тогда не могли понять, что с ним случилось, куда подевалось его всегдашнее презрительное высокомерие. И не то чтобы девчонка такая уж особенная была… Стреляла хорошо, это да, а так — в толпе увидишь и тут же забудешь. Но ведь бегал за ней, как собачка, только что не лаял. Потом «розовые» накрыли ее с отрядом на Кунисе, всех выжгли подчистую — и любовь скончалась, едва начавшись. Лишь сам Квалин и знает, чего ему стоило пережить это и не возненавидеть маризян на всю оставшуюся жизнь. К нему будто бы вернулось его обычное спокойствие и практичность — разве что стал еще более жестким и себе на уме. Такие дела, Да… Ну, так то любовь, а это здоровенная жестянка в космосе. Чего тут стесняться? Ведь не замахивается же Миша, в самом деле, на галактическое могущество? Глупость какая-то…

Так или иначе, сейчас Квалин находился на далеком Кумбиэне, связи с ним у Скамейкина не было, и разведчик не находил себе места. Вот и Танька ушла — так можно было хоть покричать друг на друга, перевести мысли в другое русло и, глядишь, успокоиться. Впрочем, она в последние дни тихая — Думает ведь, что Михаил в самом деле погиб, а что он значил для Петра, Таня знает хорошо.

По тиви, как нарочно, куда ни переключи, шла всякая ерунда. Сейчас как раз рассказывали, что «братья» и «сестры» снова в моде. Это когда парень с девушкой шли в салон, стриглись коротко или делали завивку и макияж; потом надевали одинаковые строгие костюмы или нарядные платья и изображали двойняшек. Большинству такого развлечения хватало на день-другой, но некоторые увлекались и могли даже махнуть таким макаром куда-нибудь в путешествие. Это веяние пришло с Эальи — там оно издавна было в традициях: даже в законах закреплено, что, стремясь стать похожим на кого-то, ты выказываешь ему безграничную преданность.

Когда Петька познакомился с Танькой, эта мода была в самом разгаре, и подобные пары встречались на каждом шагу. На выпускном, накануне отправки в Центр подготовки, она предложила ему стать «сестричкой» просто потому, что никого другого не нашла. А он согласился просто потому, что ему было все равно и он не видел причин отказать симпатичной девушке. Позже, после свадьбы, Скамейкин всячески стеснялся этого обстоятельства и не любил вспоминать о нем. Таня, напротив, с удовольствием припоминала при каждой возможности и это стало первым разногласием между ними. Вторым оказалось то же, что и у большинства орлов: он улетал черт-те куда неизвестно на сколько и бросал ее одну.

Каждое возвращение Петра из экспедиции начиналось с выяснения отношений по полной программе — с громкими криками, битьем посуды и метанием друг в друга тяжелых предметов. Заканчивалось же обычно тем, что супруги оказывались в одной постели и любили друг друга яростно, как изголодавшиеся львы. На следующий день они просыпались, когда солнце начинало клониться к закату, — уставшие и до безумия счастливые. Потом шел период более-менее ровной жизни — то есть посуду не били, а ограничивались только словами. Полное спокойствие не наступало никогда: либо ругань и ссоры, либо жаркие любовные страсти. Скамейкина это утомляло — он как-то шутил, что ходит в разведку отдохнуть от дома, а не наоборот. Пару раз даже подумывал порвать с Танькой, но не особенно всерьез — слишком уж привык к ней, да и к бурной жизни, если по-честному, тоже.

В мультивизоре фоном пошла реклама. Жена давно говорила, что пора взять тариф с возможностью отключения, но муж считал это напрасной тратой денег — по этому поводу они уже несколько раз устраивали разборки. Разведчик, обученный переключать внимание, мог отвлечься от навязчивого фона и не замечать его, Таня же предпочла бы лучше заплатить, зато получить полный комфорт. Впрочем — опять-таки, как разведчик, — боковым зрением Скамейкин фиксировал даже то, что проходило мимо сознания. И сейчас что-то, замеченное мимоходом, побудило его приглядеться к рекламе внимательнее.

Это был свежий ролик «Старвинда» — Петр уже видал его разок. Вначале показывали неудачника, который отчаянно, но вполне безуспешно пытался разогнаться на старой машине; мимо него проносился лихой гонщик. Потом парень пересаживался на новый элер от «Интергалактик», круто рвал с места, и ошеломленный гонщик оставался позади.

— Вечно куда-нибудь опаздываете? — спрашивал голос за кадром. — Или просто любите скорость?

«Люблю ли я скорость?» — неожиданно спросил сам себя Скамейкин. О да! Он вдруг ощутил себя на месте парня, несущегося на машине с открытым верхом навстречу ветру, и ощущение ему понравилось. Сама форма устремленного вперед элера, казалось, кричала о невозможности устоять на месте. На носу его величественно красовалась «интеровская» звезда.

Машина опустилась к реке и некоторое время неслась, рассекая воду и поднимая волны. Люди с берега засматривались на нее, парень-водитель выглядел абсолютно счастливым.