Вадим Тарасенко - Вспомнить все

Мимо автобуса, обгоняя его, скользнула машина технического обслуживания аэропорта.

«А тут еще свадьба дочери. А если суд? Какая тогда свадьба. Кто захочет брать в жены дочь наркокурьера. И будущих внуков я уже никогда не увижу», – тайванец настолько живописно нарисовал перед собой картину своего будущего падения, что не заметил, как автобус тем временем подкатил к просторной трубе трапа самолета. – «Нет, как только прилетим в Тайбэй, сразу же сообщу обо всем властям. Пусть это даже вызовет неудовольствие господина Бяня… А ведь он что-то темнит. Услышав о лишнем контейнере, он все время пытался свернуть этот разговор, будто он ему неприятен. А он должен был заинтересоваться этим», – эта мысль была настолько неожиданна, что Ньян Вей даже приостановился прямо на выходе из автобуса. Его взгляд уперся в спину идущего впереди директора цирка. Тот, словно что-то почувствовав, обернулся. На несколько мгновений встретились два испуганных мужских взгляда. Встретились, чтобы тут же разлететься в стороны, как столкнувшиеся бильярдные шары.

«Неужели и Бянь Чжан замешан в этой истории с контейнером?» Ноги будто стали ватными, сразу трудно стало дышать. Ньян Вей физически ощутил смертельную опасность, исходящую от окружавшего его мира. Зев трапа, будто втягивающий его внутрь этого воздушного монстра со зловещим контейнером в своем брюхе. Его коллеги по работе, которых словно сглатывал этот зев прозрачной трубы, казалось, своим поведением словно заманивают его внутрь, откуда он уже никогда не выйдет. А из этого ярко-красного автомобиля, обогнавшего их на летном поле, тайванцу мерещились чьи-то глаза, внимательно наблюдавшие за ним.

– Простите, господин Ньян, вы сходите? – кто-то вежливо тронул его за плечо.

Мужчина вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял один из компьютерщиков цирка Лянь Шуйбянь.

– Да вы так не расстраивайтесь, господин Ньян. – Видя пустые, ничего не выражающие глаза собеседника, компьютерщик решил его подбодрить. – Ну подумаешь, турнули нас эти придурки. Ничего, на дереве растет не один мандарин . Скоро поедем в Японию, потом еще куда-нибудь. Ничего страшного. Все образуется.

– Да-да… Ничего страшного, – Ньян Вей развернулся и вышел из автобуса.

«Ничего страшного… ничего страшного. Через час я буду в Тайбэе, увижу дочь, жену. Ничего страшного», – тайванец уже стоял у зева трубы, готовый шагнуть на движущиеся вверх ступеньки трапа.

Что-то легонько кольнуло в шею.

«Ничего страшного», – Ньян Вей машинально прихлопнул рукой место укуса и шагнул на трап.

Уже стоя на движущемся трапе, перед самым люком самолета он посмотрел на руку – на безымянном пальце алела кровь, в которой виднелись останки комара.

«Ничего страшного», – Ньян Вей въехал в кондиционированную прохладу «China-200».

Едва трап отсоединился от фюзеляжа самолета, ярко-красный автомобиль, стоящий в десяти метрах от него, плавно, не спеша развернулся и поехал в сторону высившейся впереди громадины здания аэропорта. Будто маленький красный муравей побежал от лежащей туши большой птицы.

Но еще меньшей была крохотная ледяная иголка, с вмороженным в нее тельцем комара и капелькой человеческой крови. Ну а на самом конце иглы, как в сказке, притаилась смерть, человеческая смерть – микроскопический кристаллик яда. Выпущенная из пневматического ружья, ледяная игла стремительно пересекла десять метров, отделявшие ее от цели, и впилась в шею Ньян Вею. Легко пробив кожу, кристаллик яда тут же растворился в крови. А в месте прокола осталось бездыханное тельце комара, который умер не сейчас и не здесь, и капелька крови одного из китайских заключенных.

Через час, когда уже в иллюминаторах скользнувшего над тайваньским проливом «China-200» блеснет шпиль полукилометровой башни жилого дома «Тайбей-101», чуть успокоившийся Ньян Вей тихо заснет. Заснет, чтобы никогда уже не проснуться. «Ничего страшного».

При его вскрытии будет обнаружен обширный инфаркт миокарда – покойного слишком взволновала высылка его цирка из Китая.

Третье бюро – операции в Гонконге, Макао и Тайване – министерства государственной безопасности Китая в сказки не играло.

Шестьдесят километров от Киева.

Объект «Ясный» Службы безопасности Украины.

20.10 по местному времени.

– И что же вы поняли, Сергей Павлович? – через паузу сразу осевшим голосом тихо спросил Борис.

– Во-первых, то, что Бог в трагедии твоего отца, скорей всего, не виноват. А во-вторых, что виноваты люди, вернее их несовершенные технологии. Боря, скажи, что такое клонирование?

– Создание точно такого же живого существа, как и прототип, из его клеточного материала.

– Хорошо. Значит, создаем оплодотворенную яйцеклетку с ДНК прототипа, помещаем ее в инкубатор и через три недели получаем клон. Затем этот клон помещаем в инкубатор доращивания и за семь месяцев получаем двадцатиоднолетнего человека, точную копию прототипа. Так?

– Так, – не совсем уверенно ответил молодой человек, чувствуя какой-то подвох в столь очевидном вопросе.

– Нет, не так! Что такое образование и рост живого существа? – азартно задал вопрос Хохлов. И тут же сам себе ответил: – Это деление клеток, создание себе подобных и построение их по определенному, хранящемуся в ДНК, плану.

– Ну правильно, – Борис никак не мог понять, куда клонит академик.

– А как физик, Боря, я хочу сказать, что абсолютной копии быть не может. В принципе быть не может. Это противоречит принципу относительности Гейзенберга. Который гласит, что нельзя одновременно абсолютно точно измерить и массу объекта, и его координаты. Нет в мире двух абсолютно одинаковых атомов. Это запрещает квантовая физика.

– Но если клетки делятся как-то не так, то возникает мутация.

– Боря, я говорю не о грубых нарушениях, а о незначительных, на квантовом уровне. Для макротел, каковым является человеческое тело, принцип относительности Гейзенберга не играет никакой роли.

– Что-то я вас не понимаю, Сергей Павлович.

– Все дело в том, что у человеческого тела есть одна, прямо-таки эфемерная субстанция, которая как раз и чувствительна к квантовым эффектам. И эта субстанция очень важна для человека. Можно сказать, что без нее и нет человека.

– Вы имеете в виду мозг, Сергей Павлович?

Академик Хохлов рассмеялся:

– Ну разве этот почти двухкилограммовый орган, способный перенести удары палкой, – улыбаясь, он дотронулся до повязки на голове, – похож на эфемерную субстанцию? Нет, Боренька, я говорю о душе, об обычной человеческой душе. Еще в двадцатом веке ученые установили, что в момент смерти человек теряет в весе. Немного, но теряет.

– Душа отлетает? – молодой человек чуть улыбнулся.