Андрей Лазарчук - Параграф 78

– Тоже здесь. В сущности, вся наносборка – полтора на полтора…

Я вообще-то ожидал разгрома и копоти, поэтому вид ярко освещённого и вылизанного помещения меня озадачил. Оно не имело никаких внутренних перегородок, кроме чего-то, напоминающего пластиковую душевую кабину, в дальнем углу. Справа и слева, вдоль полупрозрачных стен, стояли длинные столы с рядами приборов, которые я поначалу принял за большие микроволновки: шкафы с прозрачными дверцами и кнопочными панельками управления. У непрозрачных стен стояли высокие, до потолка, металлические стеллажи и металлические же шкафы. В центре комнаты под широким кольцеобразным бестеневым светильником стоял кольцеобразный же стол с несколькими белыми стульями вокруг него.

На одном из этих стульев спиной к нам, упав лицом на стол, сидел человек в белом халате. Одна его рука была подложена под голову, другая – мёртво висела к полу.

– Тихон! – позвал док. – Тихон!

Звякнуло эхо.

Подтянулись наши – все, кроме Спама, он держал тыл. Думаю, у них уже начинался предфинишный синдром, тем более, что дистанция досталась не из лёгких. Да и разболтались ребятишечки на гражданке, форму утратили…

Впрочем, пока это проявлялось только в общей тяжеловатости и смазанности движений, не более. Но скоро наступит срыв, и он неизбежен. Моя задача будет: сделать так, чтобы это произошло не у всех одновременно.

Пока я первым планом сознания оценивал окружающую обстановку, вторым планом – выстраивал возможную схему действий. Итак, у меня имелось два слабых звена: Фестиваль и Лиса; два сильных звена: Люба и Скиф; более или менее надёжные середнячки: Пай и Спам; и две тёмных лошадки: док и некто Гудвин.

(С какого-то момента я перестал себя полностью контролировать. То есть я контролировал себя на восемьдесят – условно, конечно – процентов. Но что сейчас происходит в никак не проявляющих себя двадцати – я не имел представления.)

Тем временем док, прикрываемый Любой, подошёл к сидящему. Я почувствовал какую-то неправильность, какое-то нарастающее напряжение в этих трёх фигурах. Будто на них подули из-за невидимых кулис струёй воздуха, или подсветили снизу, или что-то ещё…

Но это длилось секунду, не больше. Потому что через секунду человек в белом халате поднял голову и медленно распрямился.

Док заглянул ему в лицо и дал мне знак подойти.

Щекастый мужчина лет шестидесяти – самый возрастной из тех, кого мы видели здесь. У него была бугристая лысина с венчиком тонких слипшихся грязновато-седых волос, очень редкие брови и красные опухшие веки почти без ресниц. Губы были покрыты коркой и искусаны в кровь.

Он очень медленно повернул голову в мою сторону. Глаза, в густой малиновой сетке сосудов, чуть скосились, тут же дёрнулись обратно, – и, хотя мимика у него была никакая, я понял, что он терпит нестерпимую боль.

– Вы… кто?..

– Министерство по чрезвычайным ситуациям, – соврал я. – Спасательный отряд. Мы приняли ваш сигнал.

– Оружие… есть?..

– Есть.

– Застрели меня… скорее…

– Есть другой способ помочь вам?

– Времени… не… оста… лось… всё… че… но…

И он пошевелил левой рукой – той, на которой лежал.

Предплечье его, от кисти и почти до локтя, было испещрено следами уколов – не меньше двадцати, – и рядом с каждым стояли цифры, выведенные шариковой ручкой. Как я понял, дата и время. Потом – просто время.

– Пожа… лу… ста…

Он почти скулил. Я посмотрел на дока. А док смотрел на сидящего, и лицо у него было, как у Пая, – то есть ничего не выражающее.

– Тихон, – ещё раз позвал док. – Тихон, ты меня узнаёшь?

Тихон медленно полез в карман, достал очки, криво нацепил их на нос. Потом снял и положил в карман. Снова достал и надел. Снова снял.

– Готов, – сказал док.

Я так и не понял, с какой интонацией он это сказал. Но уж точно без сожаления.

Потом он достал из кармана маленький ПСМ, поднял Тихону левую руку вверх – и выстрелил в подмышку.

Было двадцать часов четырнадцать минут. С момента высадки прошло четыре часа.

Я отправил разведчиков с заданием: методично прочесать весь этаж. Вряд ли остался кто живой, но порядок должен быть.

Док оказался прав: передатчик нашёлся здесь, в конференц-зале: комбинация из пульта проводной связи, плоской коробки с ручками настройки, пучка проводов, нескольких конденсаторных банок и грубо намотанной проволочной катушки. От всего этого безобразия под заглушку на стене уходил тонкий провод.

Я его оборвал.

Пункт первый задания был выполнен.

Теперь предстояло начать выполнение пунктов два и три одновременно. С пунктом три мог справиться док единолично, а про себя я решил, что прикрывать его будет некий Гудвин. Будем считать, что Гудвину надоело бегать. Возраст, старые раны, «колено горничной»… Остальным предстояло спуститься на ту площадку с лифтовой развязкой и посадить Спама на лифт, ведущий в самый нижний уровень, в отсек обслуживания ракетных капсул.

Пройти же им предстояло сквозь полчища очень агрессивных лабораторных крыс…

Ладно, подумал я, полчаса отдыха ребятам не повредят. Даже час… И я скомандовал привал, предупредив, что это не навсегда и спать лучше не заваливаться.

Вернулась разведка, доложив, что этаж чист. Их я тоже отправил отдыхать, а сам подсел к доку. Тот листал тетрадку – обычную ученическую, с голой Сандрой Юю на обложке.

– Никакой ясности, – сказал он, предупреждая вопрос. – Они сообразили, что что-то происходит, когда мозги уже начали закипать. Это, – он прошелестел листами тетрадки, – написано буквально на другом языке.

– На каком? Может, я знаю?

– Нет, формально это русский… Просто другая семантика, другой уровень смысловых связей…

– Типа как если подсунуть первоклашке Канта?

– Вы хорошо схватываете, Гудвин.

– Залог выживания… Что произошло с крысками? У них тоже выплеск гениальности?

– Подозреваю, что да. Непонятно только, почему крысы. С ними опыты не ставили, их держали для сыворотки.

– Сыворотки?

– Долго объяснять. Да и зачем это вам?

– Праздное любопытство, скорее всего… Ладно, не буду мешать. Если что, свистите.

– Свистну…

Я прошёл к ребятам. Они расположились в коридоре между двумя лабораториями, там, где была курилка. Только они понатаскали туда из жилого блока кресел и матрацев. Скиф чистил автомат, Лиса курила трубку, Люба хрумкал «кис-кис» – похожие видом на знаменитые ириски брикетики белково-глюкозного концентрата, – запивая их водой из фляжки. На вкус «кис-кис» кошмарные, говорят, их специально делают такими, чтобы не возникало соблазна погрызть от нечего делать – потому что четырёх-пяти кубиков хватает, чтобы обеспечить нормального бойца энергией в обычных условиях, а десяти – в экстремальных, на марш-броске там или в горах. Но Люба был не вполне нормальным бойцом…