Сергей Беляев - Радиомозг

От луговины поднимался блеклый туман. Новый месяц осторожно показал из-за деревьев свои тонкие серебряные рога.

В светелке наверху Илона быстро разделась и легла. Хотелось спать. Она закрыла глаза и забылась. Уже совсем засыпая, она вспомнила белые волосы и синие глаза юноши, игравшего на смешной свистульке, и улыбнулась. Роща… Золотые стволы берез… Звонкое ауканье… Из рощи выходит человек в серой шинели… Ближе к Илоне… Отец? Он кладет ей руку на голову, но не ласкает, как прежде, а давит, больно, сильно…

– Отец!

Илона проснулась и, дрожа, осмотрелась вокруг. Тусклый свет проходил через балконную дверь и бросал два холодных пятна на голубую стену. Цепкая тишина окутывала Илону. Захотелось крикнуть. Молодая девушка спрыгнула с постели и подошла к окну. Над бугристым краем луговины далеким смутным миражом трепетали огоньки города. Деревья в палисаднике спали.

Илона прильнула горячим лбом к холодящему стеклу и посмотрела на крупную зеленоватую звезду, висевшую в пустом небе. На нее она любила смотреть и раньше, когда не спалось. Названия звезды Илона не знала, но вид этого далекого мира всегда успокаивал ее. В светелке показалось душно. Под потолком в темноте жалобно скулил одинокий комар. Илона захотела открыть дверь и выйти на балкон. Она нащупала ключ и повернула его.

В это время чужие холодные руки легли на ее плечи.

Илона слабо вскрикнула.

Глаголев кончил доклад и теперь смотрел на толпу, которая забила весь клубный зал и возбужденно аплодировала. Глаголев был доволен своим докладом.

В нем заговорила старая кровь рабочего и массовика. Он сказал именно то, что нужно было сказать, лишний раз подчеркнуть необходимость сплоченности и единства, цементирующего рабочий класс в мощный гранит. Он сказал так, и эти бурные аплодисменты, оживленные лица, клики и трепетания красных платков – вот сейчас перед ним, значит, показывают, что он нашел верные нотки, нащупал пульс, который бьется в жилах развертывающейся новой полнокровной жизни.

Глаголев сошел с эстрады, сел рядом с директором завода и любопытным взглядом посмотрел, как беловолосый юноша, стройный и ловкий, стал на возвышении перед оркестром заводских домрачей и поднял уверенную дирижерскую руку.

– Подмастерье Михаил Зубов, – наклонился к уху Глаголева директор, чуть кивнул на юношу и протянул Глаголеву узкий листок программы. Глаголева неприятно покоробило слово «подмастерье». Он подранил директора.

– Помощник мастера, вы хотите сказать?

– Да, помощник… В отделении точной механики… Новое наше начинание… Физические приборы и части к ним… Зубов – талантливый юноша… Но фантазер…

Глаголев хотел возразить директору, но не стал. Сказал тихо:

– После концерта… Я хочу говорить с товарищем Зубовым…

Сзади на Глаголева зашикали комсомолки.

– Шшшш!.. Не мешайте слушать!

Глаголев подумал: «Они правы… Не следует разговаривать во время музыки…» – и сделал знак директору, который хотел продолжить беседу. Директор дернулся и обиженно замолчал.

Концерт кончился. В зале шумно раздвигали по сторонам стулья и скамейки. Молодежь готовилась танцевать. На эстраду взбирался красноармейский оркестр с блестящими тяжелыми трубами. Директор пригласил Глаголева:

– Ко мне в кабинет… Чаю откушать… Прошу…

Глаголев склонил голову вбок. Это у него за последние годы образовалась такая привычка, наклонять голову. На всех руководящих постах, куда его ставила революция, он всегда сам принимал посетителей, которые обращались к нему. Он считал личный пример очень важным делом. И никогда не передоверял этого секретарю Николаше. Слушал посетителей наклоном головы вбок, на правую сторону. Может быть, это давала себя знать старая контузия в левую сторону головы во время комиссарства на фронте гражданской войны. А потом и здоровье поправилось, а Глаголев вообще, когда слушает кого, то всегда наклоняет голову особым своим наклоном, внимательным и чутким.

– Спасибо, товарищ, – мягко поблагодарил Глаголев. Только раньше вы мне Мишутку представьте…

Глаголев сказал именно «Мишутку». Ему вспомнилось недавнее знакомство с Лукой и то, как тот ласково зовет сына. Глаголев чуть улыбнулся самому себе и повторил раскрывшему глаза директору:

– Да, Мишутку… Зубова. Он такой молодой.

Огляделся.

– А где же у вас рабочие пируют? Самое ихнее веселье?

Глаголева и начальство обступила толпа заводских.

– К нам сперва, товарищ Глаголев… к нам.

– Бери его… Айда в буфет.

Заводские оттерли директора и повели Глаголева. Работницы весело захлопали в ладоши.

– Милости просим.

Старые рабочие солидно покрикивали на ребят помоложе:

– Сторонись!

Один, в чистом пиджаке, шел рядом с Глаголевым и говорил ему:

– Откушай с нами. Хоть присядь да пригубь… У нас в буфете столы понаставлены, складчинка махонькая… Мы тебя звать думали, а товарищ директор опередил нас, с чаем-то своим… Хорошо, что уважишь.

Глаголев почувствовал, что действительно хорошо, если он уважит рабочую складчину. Вдоль буфетной комнаты были поставлены длинные столы, на которых лежали нехитрые яства: колбаса, сыр, жареная баранина, огурцы, картофельные салаты и корзиночки с хлебом. Бутылки с пивом и дешевым вином придавали столам праздничный вид. Глаголев подошел к краю среднего стола. Ему подвинули стул.

– Спасибо, товарищи, – просто сказал Глаголев. – Сядем, поговорим.

Опять гром аплодисментов и довольный смех присутствующих взметнулся под ярким светом висячих ламп. Поднялась возня, которая бывает, когда много народу сразу усаживается за столы. Глаголев смотрел на приготовленное угощение и на рабочих, которые уселись, но не дотрагивались до еды. Сзади сидящих сплошной стеной стояли те, кому не хватало места.

– Да ты откушай, – подтолкнул под локоть Глаголева пожилой рабочий, тот, в чистом пиджаке, который шел сюда с ним рядом. – С рюмочкой поздравь… Они с тебя начало полагают.

– Знаю, товарищ, – опять просто ответил Глаголев и поднял руку.

Стоя и опираясь о край стола, он заговорил, не докладчиком, а беседовал с такими же рабочими, каким был сам и каким не переставал себя чувствовать. А когда окончил и поднес к губам рюмку, то уже все кругом кричали так радостно и так хорошо. Старый рабочий крепко обнял Глаголева за плечи, и они троекратно расцеловались. Хохотали и весело гомонили. Кто-то шутил:

– Чего он со стариками-то? У нас и помоложе есть…

На середину в просвет между столов вытолкнули молоденькую работницу.

– Дуня!.. Товарищ Рогова!.. Ну-ка!

Опять захлопали в ладоши.

– Не стесняйся… Запевай… А мы подтянем…

Работница посмотрела на Глаголева, словно разрешения попросила, и запела в притихшей комнате: