Кир Булычев - Как стать фантастом

На дне рождения никто ни о чем не догадался.

А через несколько дней Саша ушел из посольства, даже оставив там свою машину, чтобы его не могли обвинить в уголовщине.

Затем он пришел в американское посольство и попросил политического убежища. Тогда это было еще в новинку, но измена Родине прошла гладко. Он даже встречался по требованию посольства с нашим консулом и резидентом (то есть одним из советников) и подтвердил, что убежал сознательно и никто его не похищал.

Потом Саша жил в Америке, написал довольно скучную книжку и вроде бы погиб в автомобильной катастрофе. Не знаю, что случилось на самом деле.

Но на моей судьбе это сказалось.

Ведь после бегства Казначеева и всех прочих событий верхушка посольства и других организаций в тесном контакте с Москвой уселась составлять списки людей надежных, не очень надежных и совсем ненадежных.

И, оказывается, последний список возглавил я. Тоже перст судьбы!

Во-первых, я имел выговор по физкультурной части (физкультурной называлась из конспирации комсомольская организация). Второй выговор был негласный, его я получил за то, что моя жена убежала от меня с Володей Васильевым, научным сотрудником Института востоковедения, который жил сам по себе, игнорировал посольство и его правила, ездил на взятом напрокат джипе, сиденье которого было покрыто ковром, и имел смелость допрашивать начальника строительства Алиханова: - Простите, вы не были в лупанарии во время вашего визита в Помпею?

На самом деле Кира улетела на одном самолете с Володей в Москву, но меня из-за этого не покинула, да и Володя, которого не выносила посольская свора, не подозревал о своих донжуанских подвигах и уж тем более не знал, к чему он меня толкает.

А толкал он меня к измене Родине. Что делать переводчику без жены? Изменять Родине, естественно!

Оказывается, к тому же я читал книжки на английском языке и проводил время в магазине одного англичанина. Там я пил кофе в рабочее время. И что еще хуже - справлял день рождения с предателем Казначеевым.

В общем, верхушка посольства, собравшись и рассмотрев кандидатуры на измену, пришла к выводу - следующим убежит Можейко.

А я не знал об этом и продолжал жить в этом фантастическом романе, который настолько правдив, что его мог написать только Сергей Довлатов.

...В тот самый день я собирался на таможню. Шофер Миша (Маун Джи русские всегда коверкают имена обслуживающего персонала, полагая, что русифицированные клички доставляют местным жителям наслаждение) в тот день не прибыл, потому что поехал на нашем "газике" лечить зубы. Я подождал его, подождал, остальные мои соседи по дому - главный инженер Мекрюков, дядя Гося и Шарыгин - уже уехали на площадку, и пошел на автобусную остановку. Пользоваться автобусом нашим гражданам было категорически запрещено. Хуже его были только рикши, поездки на которых приравнивались к посещению публичного дома. Автобусы в тогдашней Бирме были переделаны из английских грузовиков времен войны, спереди на них помещался не номер - далеко не все обитатели нашего города были достаточно грамотны, - а изображение живого существа. Например, на нашем автобусе была нарисована кобра.

Я влез в "кобру", к счастью, не очень набитую, удалось присесть на деревянную скамейку, и мы поехали.

В порту я отправился к знакомым таможенникам, которые быстро оформили мне груз для строителей. К. обеду я закончил дела и вышел на улицу, но тут как назло хлынул ливень. Был ноябрь, дождям пора бы и прекратиться, но хвост муссона никак не мог утихомириться. Зонтик я, конечно, не взял. Так что я добежал до кафе, взял там газету "Гардиан" и принялся за чтение. Дождь, как и положено в тропиках, хлестал стеной, и когда прервался, от асфальта, под лучами солнца, поднялся пар.

Следующий ливень застиг меня уже у вокзала. Так что мне ничего не оставалось, как, пользуясь навесами над вереницей кинотеатров на улице Аун Сана, бежать к магазину Боуна.

Боун был мне рад - я оказался первым покупателем за тот день. Мы с ним протрепались часов до шести, и я отправился домой.

Словом прибыл я уже вечером.

Я вылез из автобуса у нашего дома № 93 и увидел, что на круглом асфальтовом подъезде к дому стоит десятка полтора машин - посольских, торгпредских и наших, строительных.

Что случилось? Сердце сжала тревога! - хочется говорить торжественно.

Я осторожно подошел к дому и увидел - все пусто. Только из кабинета главного инженера доносятся голоса. И я чуть-чуть приоткрыл дверь.

В кабинете на стульях, принесенных из всех комнат, сидели лидеры советской колонии. Сидели, судя по всему, давно. Выступал Петя - тот чекист, что был ко мне приставлен.

- Я неоднократно сигнализировал, - твердил он, - но к моему голосу не прислушались. А ведь все шло к тому, что...

И тут ко мне вернулось спокойствие. Слава Богу, ничего страшного! Они опять обсасывают Казначеева... Тогда мне лучше сесть вон на тот пустой стул у двери и сделать вид, что я давно и послушно присутствую.

Я тихо-тихо приоткрыл дверь и сел на стул. Моего появления никто, кроме оратора, не заметил.

Оратор заметил.

Он оборвал свою речь на полуслове и стал говорить: а-а-а... а-а...

Потом показал на меня пальцем.

Тут я пережил неприятную минуту. Все головы сидящих в комнате поворачивались, следуя указанию пальца, в мою сторону. И глаза стекленели..

Наконец Петя громко и уверенно крикнул:

- Провокация! Товарищи, я же предупреждал вас быть готовыми к провокации!

Люди поднимались, некоторые, проходя, окидывали меня презрительным взглядом, другие уходили не глядя.

Лишь потом, когда все разошлись, мои коллеги рассказали, что же произошло.

Часов в одиннадцать утра я зачем-то понадобился Алиханову.

- Где Можейко?

- Вроде бы в город собирался уехать, - сказал мой сосед Шарыгин.

- На какой машине?

- Машины не было. Миша не приехал.

- На "кобре"?

- На "кобре".

- Черт знает что! Как приедет на обед - немедленно ко мне! Сколько раз можно говорить, чтобы на городском транспорте не катались?

На обед Можейко не приехал.

В пять часов Алиханов скрепя сердце, но подчиняясь инструкции, доложил о ЧП послу.

В посольстве именно этого от меня и ждали.

В то время, когда я пил чай с молоком у Боуна, в наш дом начали съезжаться уставшие, злые, перепуганные чины советской колонии.

К семи все было ясно. Выступавшие старались превзойти друг друга в бдительности задним числом. К сожалению, там не было ни магнитофона, ни стенографистки. По крайней мере Саша Развин говорил, что получил искреннее наслаждение, узнав, с какого нежного возраста я работаю на американскую разведку.

Правда, должен заметить, что мои сверстники и приятели в этой игре участия не принимали - уже шло к жизни новое поколение, которому зваться шестидесятниками. Потом, правда, они тоже постареют и изменятся...