Кир Булычев - Как стать фантастом

О грамотах я тосковал недолго - к ним я был не готов. Но теперь жалею. Очень жалею.

Трагедия России в том, что все предметы памяти - документы, ордена, письма, эполеты, знаки - все это последовательно и непрерывно уничтожалось.

Англичанину этонепонятно, для француза или немца, пережившего весьма тяжкие времена, - нонсенс, когда он узнает, что в нашей стране воевали не только с людьми, но и с вещами.

И еще как воевали!

Гражданская война и революция унесли массу ценных вещей и документов. Затем, что не было уничтожено, вывозилось в эмиграцию.

В двадцатые годы возник Торгсин - "березка" нэповского времени. Туда сдавали золотые вещи - те же ордена, чтобы их переплавили, а сдатчик получал талоны.

А тридцатый год, а год тридцать седьмой и другие годы? А война с фашистами и оккупация половины европейской части страны? А желание продать все, что возможно, в последние годы?

В общем, за орденом Святого Андрея Первозванного лучше сегодня поехать в Париж. Там и купите. Так и делают богатые коллекционеры.

А рукописи, как известно, горят.

Вскоре после ареста дяди Саши его комнату отдали невысокого ранга чекистам - шоферу МГБ и жене Катерине. И началась коммунальная жизнь, в которой маму жутко притесняли и постоянно грозили доносами - соседям хотелось оттяпать всю квартиру, но, на наше счастье, по чину им больше комнаты не полагалось. Наша квартира превратилась в коммуналку худшего типа - с разделом конфорок и криками на кухне. Впрочем, все мои друзья и однокашники жили тогда в коммуналках, и считалось, что у нас еще далеко не худший вариант.

К тому же мы жили в доме 21 в Сивцевом Вражке, в двадцать первой квартире, и она находилась на бельэтаже - то есть окна начинались в двух метрах от земли. Так что с наступлением весны и до поздней осени окно в комнате было открыто, и входили и выходили только через окно, притом обеденный стол весь день был расставлен, чтобы удобнее играть в пинг-понг. Младшая сестра Наташа, родившаяся в 1939 году, всегда была с нами, в нее влюблялись (с поправкой на разницу в возрасте) ребята из нашей мужской школы, а позже ее школа (№70, на Гагаринском) стала как бы партнером нашей школы. И мы дружили с тамошними девочками. Честно говоря, это была одна из глупых затей товарища Сталина - разделить мальчиков и девочек. Наверное, вождь вспомнил с тоской, как он учился в семинарии, куда принимали, разумеется, только мальчиков. И ходили они в униформе, как и мы.

В девятом и десятом классах я не сомневался, что пойду в геолого-разведочный институт и стану палеонтологом. В нашем классе учился Володя Русинов, его отец был геологом, и он брал нас с Володей в небольшие походы за ископаемыми. Почему-то я особенно запомнил одну экскурсию - по берегам Пахры. Мы сошли в Горках и целый день шли по берегу реки, в котором встречались глубокие пещеры.

Вернемся в последний раз к дяде Пете.

Во Львове он неплохо устроился. Ни больше ни меньше как начальником тюрьмы. Тетя Ксеня хорошо его кормила и кушала сама.

Родился еще ребенок, а может, два ребенка.

Дядя Петя поддерживал хорошие деловые связи с коллегами из органов, благо в те дни во Львове было чем поживиться.

Польские оккупанты убежали оттуда, оставив много домов, вещей и тайн.

Светлану дядя Петя не выносил, потому что она - дочь врага народа. Он запрещал ей ходить в школу и, чтобы она не нарушала запретов, отнимал обувь. Светлана ходила в школу босиком.

Перепуганные учителя прислали делегацию. Дядя Петя вышел к делегации весь в орденах, скрипя сверкающими сапогами. Он выслушал делегацию у входа, в квартиру и сказал:

- Меры будут приняты, виновные понесут наказание.

Светлану он побил, но без синяков, а ботинки вернул.

Больше того, через некоторое время сказал ей:

- С тобой хоть поговорить можно, а твоя мать за пределами койки интереса для интеллигенции не представляет.

И повел Светлану в одно секретное место.

Секретное место оказалось виллой, реквизированной у приспешника польских империалистов. Каким-то образом дядя Петя ее оттяпал.

В вилле, как запомнила Светлана, была длинная анфилада комнат с высокими потолками. Комнаты было тесно заставлены мебелью, собранной из богатых домов.

- Это дом пани Ожидовской, - сообщил дядя Петя падчерице. - Я ее люблю. Когда мы преодолеем трудности, то обязательно поженимся, для чего мне придется перейти в католичество.

В каждой из комнат дома на видном месте висел портрет пани Ожидовской, метр на два, в золотой раме... увеличенный с паспортной фотографии.

Подготовка к совместному счастью закончилась трагически.

Истосковавшись по пани Ожидовской, дядя Петя пошел на преступление, хотя, конечно же, не считал его таковым.

Он сговорился с пилотами транспортного самолета, которые возили контрабанду в Польшу и обратно, чтобы они взяли его на свидание к пани Ожидовской - сил больше не было терпеть!

Пилоты согласились. Может, даже и бескорыстно, все-таки начальник тюрьмы - не последний человек в послевоенном Львове.

Полетели.

И по закону подлости именно в тот день сменилось начальство, метла, "крыша" - славные пилоты-перехватчики посадили самолет, вытащили из него группу преступников, и все они получили серьезные сроки. Еще бы коллективная измена Родине и похищение сверхсекретного самолета. В общем, статья была расстрельная, и если бы не был дядя Петя начальником тюрьмы, ему бы несдобровать.

Все понимали, что оступился человек, не более того. Хороший человек, свой, столько вместе выпито!

Насколько я знаю, в тюрьме дядя Петя не бедствовал.

Его даже из Львова так и не отправили в какой-нибудь чужой лагерь. Не обидели бывшие друзья.

Зато бедствовала тетя Ксеня и ее дети. Разлюбил ее дядя Петя и не хотел больше о ней заботиться.

Тетя Ксеня перебивалась в сети общественного питания.

Дети росли, Светлана без помех ходила в школу и даже получила среднее образование, чего, как дочь врага народа, не заслужила. А ее московский дядя, с дядей Петей не друживший и его существованием недовольный, помог Светлане с общежитием, и во второй половине сороковых годов моя двоюродная сестра стала учиться на юридическом. Дяде Пете это было обидно. Но куда напишешь из тюрьмы. Как ее остановишь?

В общем, не придал должного внимания судьбе падчерицы, упустил, а когда оказался на свободе, отсидев всего-то года дватри, она упорхнула из-под его могучего крыла.

После тюрьмы пришлось дяде Пете покинуть органы, потерять чины, ордена и соратников. И потянулась его семья на юг, в теплые края, где можно было хорошо устроиться.

Семейство осело в Измаиле.

Жизнь была нелегкая, дядя Петя был ею разочарован.

Во Львов уже не вернешься - вилла пани Ожидовской перешла к кому-то иному, кто оставил золотые рамы, но вырвал из них увеличенные фотографии, да и сама пани исчезла, по слухам - сбежала в Западную Германию. Не повезло дядя Пете в личной жизни.