Фрэнк Герберт - Белая чума

– Я не могу ощутить своего тела, – сказала она. – Бедный Джон. Я люблю тебя.

Потом он проснулся, глаза его горели от слез. А тут еще священник с врачом. Это было зеленое помещение с запахом карболки, сильно отличающееся от его воспоминаний об американских больницах. Вокруг суетились сестры в чепцах. Когда одна из них увидела, что Джон проснулся, то заторопилась прочь. Штора над единственным высоким окном слева от врача была поднята. Снаружи было темно. Значит, была ночь. Свет исходил от неприкрытых электрических ламп, свисавших с высокого потолка на длинных проводах. Доктор изучал термограмму, прикрепленную на шнурке в ногах кровати.

– Он проснулся, – сказал священник.

Врач позволил термограмме упасть и повиснуть на своем шнуре. Он посмотрел вдоль кровати на Джона.

– Мистер О'Нейл, с вами все будет в порядке. К утру станете как огурчик. – Врач повернулся и вышел.

Священник наклонился к Джону.

– Вы католик, сэр?

– Католик? – Вопрос показался безумным. – Я… я… приход святой Розы… – А зачем, собственно, ему рассказывать священнику, как называется его приход?

Тот положил мягкую руку на плечо Джона.

– Ну-ну. Я все прекрасно понимаю.

Джон закрыл глаза. Он услышал звук передвигаемого по полу стула. Когда открыл глаза, увидел, что священник сел, приблизив к нему свое лицо.

– Я отец Девин, – сказал священник. – Мы знаем, кто вы, мистер О'Нейл, из ваших вещей. Вы случайно не имеете отношения к О'Нейлам из Кулани?

– Что? – Джон попытался приподняться, но у него начала кружиться голова. – Я… нет. Я не знаю.

– Было бы хорошо, если бы вы были в кругу семьи в такое время. Тело вашей жены опознали – по ее кошельку. Я не буду вдаваться в подробности.

«Какие подробности?» – удивился Джон. Он припомнил окровавленную кучку твида, но не смог привязать ее ко времени и пространству.

– Скверные новости я вам принес, мистер О'Нейл, – сказал отец Девин.

– Наши дети, – Джон задыхался, цепляясь за надежду. – С ней были двойняшки.

– Ох, – сказал отец Девин, – ну что до этого, я не знаю. Прошло довольно много времени, и вся грязная работа была закончена, но… детишки были с ней, когда…

– Она держала их за руки.

– Тогда я бы не надеялся. Что за ужасное происшествие! Мы помолимся за души тех, кого вы так любили?

– Помолимся? – Джон отвернулся, задохнувшись. – Он слышал скрип стула и приближающиеся шаги. Женский голос сказал: «Отец…», потом еще что-то, чего Джон не смог разобрать.

Священник что-то тихо и невнятно пробормотал в ответ. Потом отчетливый женский голос: «Матерь милосердная! Сразу и жена, и двое малышей! Ох, бедняга».

Джон повернулся обратно как раз вовремя, чтобы увидеть уходящую медицинскую сестру с напряженно выпрямленной спиной. Священник стоял рядом с ним.

– Ваши жена и дети также были католиками? – спросил отец Девин.

Джон покачал головой. Он чувствовал головокружение и лихорадку. К чему эти вопросы?

– Смешанный брак, а? – голос отца Девлина, пришедшего к неверному заключению, звучал обличающе. – Ну что ж, тем не менее я не отвращаю вас от своего сердца. Останки забрали в морг. Вы можете утром принять решение, как поступить с ними.

«Останки? – подумал Джон. – Он говорит о Мери и двойняшках».

Вернулся врач и прошел с противоположной от священника стороны кровати. Джон повернулся к врачу и увидел, как рядом с ним, как по волшебству, возникла медсестра. На ней был белый передник поверх зеленого платья, а ее волосы были убраны под тугой чепец. Лицо ее было узким и властным. В правой руке она держала шприц.

– Кое-что, что поможет вам заснуть, – сказал врач.

Отец Девин произнес:

– Утром прибудут гвардейцы, чтобы поговорить с вами. Пошлите за мной, когда они уйдут.

– Мы сейчас погасим свет, – сказал врач.

– И самое время, – у медсестры был требовательный голос с изрядной долей резкости, покровительственный голос. Он цеплялся за эту мысль, когда его окутал сон.

Утро началось со звуков грохота суден на тележке. Проснувшись, Джон увидел на том месте, где сидел священник, полицейского офицера в форме.

– Мне сказали, что вы скоро проснетесь, – сказал офицер. У него был сочный тенор и квадратное лицо с набухшими венами. Свою фуражку он неловко зажал под левой рукой. Офицер вытянул из бокового кармана маленькую записную книжку и приготовился писать. – Я не буду вас слишком беспокоить, мистер О'Нейл, но я уверен, вы понимаете, что есть вещи, которые мы обязаны делать.

– Чего вы хотите? – голос Джона напоминал карканье. В голове у него все еще был туман.

– Не могли бы вы рассказать мне, чем вы занимались в Ирландской Республике, сэр?

Джон уставился на офицера. «Занимался?» Какое-то время вопрос бесцельно блуждал в его сознании. В голове у него было смутно, и соображал он с трудом. Джон выдавил из себя ответ.

– Я… грант от фонда… веду исследования.

– А какова природа этих исследований?

– Ген… генетика.

Офицер сделал запись в своем блокноте, затем:

– И это ваша профессия, исследователь?

– Я преподаю молекулярную биологию, биохимию… и… – он сделал глубокий дрожащий вдох. – Еще факультет фармакологии.

– И все в этом Хайленд Парк в штате Миннесота? Мы просмотрели ваши бумаги, вы понимаете?

– Рядом… неподалеку.

– Ваша семья была с вами здесь, в Ирландской Республике?

– Мы… собирались посмотреть…

– Понимаю. – Офицер занес это в свой блокнот.

Джон пытался преодолеть стеснение в груди. Немного погодя он услышал свой голос:

– Кто это сделал?

– Сэр?

– Бомба?

Лицо офицера окаменело.

– Говорят, это «Провос». Непримиримые.

Джона пронзило холодом. Твердая подушка у него под шеей показалась влажной и холодной. Патриоты? Убийцы – патриоты?

Позднее, оглядываясь назад, Джон сочтет этот момент началом той ярости, что завладела всей его жизнью. Это был момент, когда он пообещал:

– Вы заплатите. О, как вы заплатите! – И в мозгу его не было ни малейшего сомнения в том, каким образом он заставит их заплатить.

В течение недели, предшествовавшей первой годовщине взрыва бомбы на Графтон-стрит, начали прибывать письма с предупреждениями. Первое было приурочено так, чтобы достичь Ирландии слишком поздно для того, чтобы предпринять встречные действия. Другие попали к мировым лидерам, где были расценены как бредовые или были переадресованы специалистам. На первых порах письма были многочисленны – на радио, и в отделы новостей телевидения, в газеты, премьерам и президентам, церковным лидерам. Впоследствии установили, что одно из первых писем было доставлено редактору газеты на О'Коннел-стрит Дублина.