Роберт Рэнкин - Мир в табакерке, или чтиво с убийством

Что объяснялось нашим правильным питанием.

Не тем правильным питанием, которое навязывали нам родители: капуста всех видов и т. д. Тем излишествам, которые мы добывали себе сами. Это объяснялось конфетами.

Ведь это не просто совпадение, что мы теряем интерес к конфетам и прочим сластям, когда достигаем половой зрелости [По крайней мере, некоторые из нас.]. К этому моменту мы теряем десять процентов нашей способности воспринимать цвет, звук и запах и даже не замечаем этого. К этому моменту начинается шевеление в штанах, и мы перестаем интересоваться конфетами.

Видите ли, наше тело всегда знает, чего ему нужно, а в детстве телу нужны сладости. Это «основной инстинкт», не имеющий почти никакого отношения к умственной деятельности. Если нашему телу в детстве нужно больше сахар, оно посылает сообщение в наш детский мозг. «Хочу конфетку,» – вот оно, это сообщение. И к нему следует прислушаться. По достижении зрелости потребности меняются. Нужно больше крахмала и белков. «Хочу пива,» – взывает тело. Однако, как нетрудно заметить, такое сообщение редко поступает в мозг шестилетнего ребенка.

Наше тело точно знает, чего оно хочет, и чего ему нужно. И горе тому, кто отрицает это.

Конфеты укрепляли наше здоровье. Мы – живое тому доказательство.

Хотя на самом деле мы не знали, что нам нужны были конфеты, мы точно знали, что нам их хотелось и – забавно, но факт – ходило много рассказок о целебных свойствах того или иного вида конфет [Сейчас это – научный факт. См. Гуго Рун, Лимонный шербет и его роль в становлении характера. ].

Примером этого является наш любимый стишок того времени:

И по сей день справедливы эти слова.

В детстве мы инстинктивно чувствовали, что с медицинской точки зрения лавка кондитера намного полезнее, чем любой аптечный отдел в фирменном магазине «Бутс». К тому же любой опытный фармацевт, который хоть что-нибудь знает об истории своего ремесла, скажет вам, что сладости (почти все) изначально появились как средство от той или иной болести.

Лакричные конфеты исходно применялись как слабительное. Мята – для лечения свищей. Анис служил ветрогонным средством. Гусиные лапки применялись для лечения плоскостопия, а шоколад, если его чуть-чуть подогреть и размазывать по обнаженному телу благосклонно настроенной взрослой особи, весьма способствует поднятию настроения в скучный воскресный вечер.

И по сей день справедливы и эти слова.

В нашем городке кондитерскую лавку держал старый мистер Хартнелл. Его сын Норман (не путать с другим Норманом Хартнеллом, который шил платье королеве для коронации в 1953 году) учился в нашем классе и пользовался большей популярностью. Норман был прирожденным кондитером. Когда ему исполнилось пять лет, отец подарил ему коричневую куртку наподобие той, в которой всегда стоял за стойкой в лавке, и если Нормане был не в школьной форме, его редко видели без этого одеяния.

Норман буквально жил и дышал (и питался) конфетами. Конфеты были для него тем же, чем впоследствии станет табак для Т.С. Давстона, хотя Норман никогда не сможет добиться такой известности. Однако позже, когда он вырастет, известность получат его научные изыскания, которые даже опишут в нескольких книгах, и, собственно, в этой тоже.

Т.С. Давстон и я подружились с Норманом. Не то чтобы ему не хватало друзей, вы же понимаете. Он привлекал к себе друзей, как это самое привлекает мух. Но, по мнению Т.С. Давстона, это все были одноразовые друзья. Друзья типа «Привет-Норман-дай-конфетку» и «Норман-угости-шоколадкой», каких заводится полно у сына кондитера, дабы раскрутить его на бесплатное угощение.

– Что действительно нужно Норману, – заявил Т.С. Давстон однажды июльским утром, на уроке физкультуры, – так это направляющая рука ментора.

– И где найти такую руку? – спросил я.

Т.С. Давстон показал мне одну из своих рук.

– Вот, и не говори, что она вставлена не тем концом.

Я осмотрел предлагаемое. Рука Т.С. Давстона, как обычно, была грязна и черна ногтями, с остатками варенья на большом пальце. Если, как предполагалось, это действительно была рука ментора, так у меня было две таких же.

– Кто такой, вообще говоря, этот ментор ? – спросил я.

– Мудрый советник. Или наставник, которому полностью доверяешь.

– И ты думаешь, он нужен Норману?

– Посмотри на него, – сказал Т.С. Давстон, – и скажи, что ты думаешь на этот счет.

Я взглянул на Нормана. Мы стояли шеренгой в спортзале и, если не физически, то морально, готовились к ужасам прыжку через коня. Нормана, как обычно, его «друзья» вытолкнули вперед.

Он был коренастым, хорошо сложенным пареньком с торчащими коленями и пухлыми пальцами. И разумеется, раз уж он был сыном кондитера, во внешности его многое напоминало разнообразные сласти. Кожа у него была розовая, как рахат-лукум, а щеки – красные, как вишни в сахаре. Губы были похожи на леденцы, подбородок – на кекс, волосы были цвета ирисок, а родинка на левом плече походила на шоколадное суфле.

Норман стоял перед нами в трусах и в майке, потому что забыл форму дома. Мистер Во (твид и шейный платок) поднес к губам свисток и дунул в него. Норман перекрестился, потрусил вперед, набрал скорость, прыгнул и вонзился в коня головой.

Могучее четвероногое, обитое кожей, чуть дрогнуло. Норман оцепенел, сделал несколько характерных шатающихся шагов, которые в мультиках всегда сопровождаются появлением птичек вокруг головы, и рухнул на паркет без сознания.

Никто не вскричал от ужаса, никто не бросился ему на помощь. В конце концов, мы видели это уже много раз, а если бросаться на помощь без разрешения, не миновать порки шлепанцем.

Мистер Во осведомился, кто сегодня отвечает за травмы, и мы все подняли руки, потому что всем было известно, что Норман всегда прячет в трусах ириски.

Состоялась церемония выборов ответственных («вот ты и ты!»), Нормана соскребли с паркета и вынесли из зала.

– Что нужно этому парню, так это ментор, – сказал я.

Т.С. Давстон кивнул. – И в этом ты не ошибся.

В этом конкретном случае контузия Нормана была достаточно сильной, чтобы его отослали домой с уроков, и после школы Т.С. Давстон и я отправились в лавку его отца, чтобы выразить свои наилучшие пожелания и надежду на скорое выздоровление.

Был вечер среды, и мистер Хартнелл уже закрыл лавку. Мы постучали, подождали, и, пока мы ждали, мы жадно глазели на витрину. На этой неделе основное внимание привлекал новый сорт американских сигарет: «Стронций-90». Витрина была оформлена большими картинками, на которых сияющие здоровьем и белизной зубов студенты и студентки в шляпах с плоским верхом и с прическами «хвостиком» широко улыбались друг другу, затягиваясь «Стронцием». Изо ртов у них вылетали пузыри с надписями типа «Ба, да они точно хороши, да?» и «Излучают радость, уж это точно!».