Юлий Буркин - Пятна грозы

Призывник, было, заартачился, но майор ему: «Или так, или никак. Выбирай». Ничего бедняге не оставалось, как только послушаться странного соседа.

В полночь явился он на кладбище, и хоть и было ему не по себе, забрался на третий по счету тополь справа от входа. А через четверть, примерно, часа явился и майор. Залез на соседнее дерево и кричит оттуда: «Кидай!» Наш бедолага кинул ему баночку с тысячей, майор поймал ее, спустился на землю и молча удалился.

Ну, а назавтра наш персонаж прибыл, соответственно, на медицинскую комиссию и рьяно принялся обследоваться на предмет своей годности в качестве пушечного мяса. Будучи уверен в том, что тот или иной специалист неминуемо забракует его (т.к. уплочено), он последовательно переходит из кабинета в кабинет… Ан нет! Каждый в отдельности и все вместе выдали ему резолюцию: «Годен».

«Ах, так! — возопил в душе наш юный герой, — деньги-то взял, а дело не сделал! Ладно же, гад, я тебе службу попорчу!» И вот с этим-то душевным воплем, как был нагишом, врывается он в кабинет, где восседает президиум комиссии с его соседом-подлецом-майором во главе.

— Так что же вы?! — вскричал несчастный призывник на этот раз уже, естественно, вслух, — я вам деньги давал? давал; а вы?! — И закончил, ломая руки, — почему везде — «годен» да «годен»?!

«Ого», — заинтересовались коллеги-сослуживцы майора, всегда готовые вырыть товарищу яму и, возможно, занять его председательское кресло. И некто из членов обратился к юному обнаженному созданию с ласковым вопросом: «То есть вы, молодой человек, утверждаете, что давали товарищу майору деньги?»

— Точно! — вскричал оскорбленный в своих лучших чувствах юноша, — тысячу. В банке из-под кофе! На кладбище!

Члены переглянулись, а врач-психиатр, нехорошо улыбаясь, стал тихонько пробиваться через толпу зевак-призывников, привлеченных сей драматической сценой и сгрудившихся у входа в кабинет.

— И когда же это было? — последовал очередной вопрос, произнесенный уже с едва заметной иронией.

— Сегодня. Ровно в полночь. — (Речь юноши была столь вдохновенна, что не могло возникнуть и тени сомнения в его искренности.) Я сидел на одном дереве, а он, — юноша ткнул пальцем в пуговку майорского кителя, — на другом…

Но больше сказать он не успел ничего, ибо с профессиональным криком — «Держите пациента!» — на него кинулся психиатр, а вся прочая кодла с удовольствием помогла последнему, свалив нашего призывника на пол и скрутив его в бараний рог.

Через полгода — обследованный вдоль и поперек и обколотый всем, чем только можно — он был выписан из психиатрической клиники, имея на руках натуральный белый билет. Оставаться нормальным в дурдоме возможно не более одной-двух недель.

Вот так.

Но это — байка. Теперь же — правда и только правда о советской армии. Какой бы печальной правда сия ни была.

"Жопа в мыле, рожа в грязи.

«Вы откуда?» «Мы — из связи».

В этих-то войсках я и служил. Точнее — МЫ служили.

Кто это — мы? Ну конечно же, я и Юрик Иноземцев, мой вечный спутник и корефан.

Если говорить о том, как служил он, то самое грандиозное приключение, пережитое им в рядах СА, выглядело следующим образом.

Пошел как-то Юрик в караул. Ночью, стоя на посту у знамени части (прямо в расположении, т.е. в помещении) он неожиданно и нестерпимо возжелал удовлетворить естественную надобность. Как быть? Оставить знамя? Это грубейшее нарушение Устава караульной службы, и грозит оно, если не дисбатом, то, как минимум, десятью сутками «ГАУПТИЧЕСКОЙ вахты» (позднее я выяснил, что на белом свете не существует такого прилагательного, однако офицеры наши упорно говорили именно так).

Но если «голод не тетка», то противоположная ему потребность, по-видимому не дядька. И Юрик нашел-таки выход из столь щекотливого положения.

О, нет, он не оставил священное знамя подразделения без подобающей охраны. Он просто-напросто вынул его из подставки и в сортир отправился, гордый стяг из рук не выпуская.

Сидя в позе, соответствующей удовлетворяемому вожделению, он с волнением услышал в коридоре шаги. И узнал их. Шаги командира части полковника Рябова (или «Рябчика», как называли его между собой солдаты). Немедленное возвращение на пост уже не спасло бы от наказания, и, чтобы оттянуть хотя бы срок приведения его в исполнение, Юрик замер и затаил дыхание. И тут услышал истошный рябчиков вопль: «Тревога! Тревога!..» и его быстро удаляющиеся шаги. А еще через несколько секунд — не менее истошный вопль сирены.

Юрик с состраданием отнесся к переживаниями командира части, лишившейся своего знамени с часовым впридачу, однако своя рубаха отчего-то была ему ближе к телу, и по сему, моментально выработав схему дальнейших действий, он бегом вернулся на пост.

Минуты через три перед ним стояло десятка два ошеломленных офицеров.

— Где ты был?! — выдохнул Рябчик.

— Я? — мастерски удивился Юрик. — Здесь.

— Не ври, я сам только что был тут!

— Да. Точно. Были, — встревоженно глядя в глаза командиру, подтвердил Юрик, — подошли, встали прямо передо мной, в упор на меня посмотрели, вдруг побледнели, глаза выпучили, да как заорете «Тревога, тревога!», и — бегом по коридору…

Юрик всегда был малым находчивым и актером неплохим. И, хоть этому его рассказу никто всерьез не поверил, вопрос о «гауптической вахте» замялся как-то сам собой. А Рябчик на всякий случай все ж таки сходил к госпитальному главврачу.

…Да! Армия. Этот мрачный детский сад с сердитыми пьяными нянечками… Вопрос: почему военные звания выше майора не едят соленых огурцов? Ответ: рожи в банку не пролазят. Никогда не забыть мне ее — начальную школу человеческой подлости и унижений (в форме стирки носков и трусов старослужащим), не забыть и поразительный по своей эффективности метод «воспитания через коллектив» (это когда провинился ты один, а всю ночь методично избивают весь твой призыв, чтобы назавтра твои же друзья смотрели на тебя волками)… Ну, да, все это уже стало общим местом даже в газетных публикациях…

А вообще, военные — люди не злые. Но какие-то странные.

Вот, например, еще одна (последняя) история. Однажды в солдатской столовой случилось ЧП. По рядам обедавших прошла тарелка с супом и со сваренной в нем мышью. Животное неаппетитно возлежало в центре посудины, при виде чего, воины, ругаясь, переворачивали столы и, ропща, удалялись голодными.

Через полчаса нас собрали в Ленинской комнате, и бравый замполит разъяснил нам, что мышь — это результат происков проклятых империалистов, пытающихся свести на нет боевую мощь нашей Родины. Ибо, какие мы к черту солдаты — без обеда? А какая боевая мощь без нас.

А еще через несколько часов реактивный самолет за сотни километров примчал разобраться с ЧП некоего генерала Шеина (он курировал нашу часть).