Екатерина Белецкая - 3. Дар

…Как-то так сразу сложилось, что Дашу стали называть зайчиком или зайцем, под настроение. Начал этот «зайцевый беспредел», конечно, Ит, а остальные подхватили. По мнению Берты, дочка и впрямь была как зайчик с пасхальной картинки — большеглазая, с пушистыми волосиками, и совершенно очаровательная. Почти месяц Берта к ней привыкала — она всё никак не могла, кажется, поверить, что вот это чудесное существо появилось в её жизни, и что она, оказывается, с каждым днём и часом любит это существо всё больше и больше. По ночам, когда все спали, Берта иногда забирала Дашу из кроватки, укладывала рядом с собой, и они по часу, а то и больше, наслаждались обществом друг друга — Берта с тихим восторгом гладила крошечные пальчики, проводила ладонью по пушистым волосам, и смотрела, смотрела, смотрела… и всё никак не могла насмотреться. А Даша, пообщавшись с мамой минут пятнадцать, засыпала у той на руках. Потом, много лет спустя, Берта как-то призналась, что эти минуты, когда совсем еще крошечная дочка спала, прижавшись к ней, были для неё самой высшей точкой испытанной за всю жизнь любви.

Ит и Фэб, как выяснилось, чувствовали то же самое — и почти каждый день Берта ощущала их благодарность. Нет, это были не слова, но благодарность присутствовала во всём. От утреннего поцелуя и чашки какао, которое приносил ей Фэб прямо в постель, до свежего белья каждый день и коробочек её любимого рахат-лукума, которые невесть где умудрялся доставать Ит. Благодарность была в жестах, в движении, и в мире, которого Берте так хотелось в эти дни…

Скрипач и Кир не отставали, но всё чаще и чаще Берта видела в глазах у Скрипача умоляющее робкое выражение. У Кира, впрочем, тоже. И когда к ним домой в очередной раз пришла Шанари, Берта попросила её в следующий раз взять аппаратуру — проверить, можно уже или пока что рано. Шанари велела подождать до начала мая, и успокоила Ита, объяснив, что для Санкт-Рены такая ситуация как раз очень распространенная. Многие рожают двоих детей с интервалом в год, или даже чуть меньше. Троих подряд, конечно, не рожает никто. А вот двоих в самый раз.

— Очень правильное решение, — похвалила она. — Во-первых, у вас будет шаг всего лишь в год по возрасту согласия. Если куда-то соберетесь, то уже через восемь лет вы становитесь выездными.

Возраст согласия ребенка — семь лет — по законам Санкт-Рены делал родителей «домашними». То есть в пределах мира дозволялось перемещаться, как заблагорассудится, а вот покидать сам мир нельзя. Конечно, такие вещи, как экстренная эвакуация, были предусмотрены, но если всё нормально, то до семи лет полагалось жить там, где родился ребенок.

Потому что у ребенка должен быть дом, должен быть мир, который он будет помнить самым первым.

— Мы вроде бы пока что никуда не собирались, — возразил Ит.

— Это пока, — пожала плечами Шанари. — В жизни всякое бывает. Во-вторых, у Даши не будет такой ревности к сестре, какой она бывает, когда интервал между детьми большой. В год появление второго ребенка первым переносится легче.

Берта кивнула.

— Да, ревности нам бы не хотелось, — согласилась она.

— Вот именно. В-третьих, Берта сейчас неплохо подготовлена, потому что этот срок мы работали с большим усердием, и сумели накопить неплохой потенциал. Вторая беременность даст нам право поднять этот потенциал еще выше. И — она снова даст тебе, Бертик, положение избранной. В вашей ситуации это неплохо, согласись.

— А еще, это уже в-четвертых, надо пользоваться моментом, пока затишье, — Ит задумался. — Пока есть время. Я очень боюсь, что потом этого времени не будет. Сейчас… я еще болею, поэтому я относительно свободен, и…

— Да, да, да, всё именно так, — покивала Шанари. — Между прочим, я знала, что нечто похожее и получится. Еще тогда, когда мы с тобой шутили про это, помнишь? — спросила она Берту. Та улыбнулась в ответ.

— Было дело.

— Про что шутили? — не понял Ит.

— Про то, что Берта придет к нам через год за второй дочкой.

— Так вы вроде бы при нас шутили, — вспомнил Ит.

— При вас именно что шутили, а вот раньше — поговорили почти серьезно. Мы очень хорошо сошлись, Ит. Я бы хотела провести и вторую беременность тоже. И принять девочку. Мужчины отдали мне роль, и у меня теперь приоритет по этому делу.

Ит восхищенно присвистнул.

— Ничего себе, — заметил он, с уважением посмотрев на Шанари. — А вот это уже сильно. И неожиданно. Павлик ведь выше по статусу.

— Был, — поправила рауф. — Теперь статус равный. Так что пользуйтесь, пока я здесь, и пока я могу продлить этот контракт еще на год.

— Ну что, зайчик, хочешь сестренку? — спросила Берта Дашу, которую держала на руках. — Двоюродных братьев у тебя, считай, уже двое, постарше и помладше. А сестренки нет. Мне кажется, что сестренка будет в самый раз.

Ответом ей была одна из самых замечательных Дашиных улыбок.

— Вот и хорошо, — похвалила Шанари. — Значит, через две недели и приступим.

***

Джессика родила сына в середине апреля, но почему-то, к большому удивлению и расстройству Берты, сама на связь не вышла. Вышел только Ри, всё рассказал, но тоже как-то смазано и нечетко. Мальчика назвали Виктором, Витей. Ромка брату, кажется, обрадовался — в последнее время он от родителей слегка отдалился, его захватила учеба, а появившийся брат словно бы открыл ему семью заново. Жизнь, по его словам, стала налаживаться, но получалась не совсем такой, как ему хотелось.

От Ромки они, собственно, и узнали большую часть питерских подробностей. И не сказать, что эти новости стопроцентно радовали.

Джессика до сих пор чувствовала за собой вину, хотя все в один голос твердили, что никакой вины нет. Ромка потихоньку рассказал Фэбу, что она, оказывается, иногда даже плачет по ночам, и нет-нет, но принимается обсуждать с ними всеми вопрос, который волнует её больше всего.

— Фэб, она извиниться хочет, понимаешь? — говорил по связи Ромка. — И не может. Папа из Крыма вернулся, ей всё рассказал, а она…

— А она что?

— А она не поверила ему! Она себя убедила в том, что она — предательница. И обманщица. Что предала… ради отца… черт. И что обманывала Берту, тоже ради него. Фэб, может, ты всё-таки как-то ей объяснишь? — Ромка замолчал. Фэб ждал продолжения, но оно не последовало.

— Ром, я попробую, — осторожно ответил Фэб. — Но для этого мне нужно будет приехать. Сейчас, как ты понимаешь, не получится. Но как только будет возможность…

— Когда она будет? — горько спросил Ромка. — Эта её вина… она всё разрушает, понимаешь? Вина, и то, что она не говорила Берте правду так долго. Она сказала, что такой выбор… оказался больше, чем она сама.

— Я понимаю, — ответил Фэб. — И… Ром, я приеду, правда. Постараюсь сделать это летом, не затягивать. Сейчас бесполезно, дети совсем маленькие, и все мы поэтому слишком заняты. Но я приеду, клянусь. Потому что я тоже не хочу, чтобы вот такое стояло между всеми нами.