Уильям Гибсон - Мона Лиза Овердрайв

– Он уезжает, – сказал Слик. – Я послал Пташку одолжить фургон. Не нравится мне все это.

Черри уставилась на него в упор.

– Куда уезжает? Мне придется ехать с ним. Это моя работа.

– Я знаю одно место, – соврал Слик. – У нас электричество кончилось, Джентри.

– Ты не можешь отвезти его незнамо куда, – сказал Джентри.

– Еще как могу.

– Нет. – Джентри слегка качнуло. – Он остается. Переходники уже на месте. Я не стану его больше беспокоить. Черри может остаться здесь.

– Тогда тебе придется хотя бы в двух словах объяснить, что это за хреновина, Джентри, – сказал Слик.

– Для начала, – Джентри указал на предмет над головой Графа, – это не “низкочастотник”, не “Эл-Эф”. Это – “алеф”.

Какой, к черту, отель! Он тонет в марше смерти наркотической ломки. Прайор вводит ее в вестибюль, а японские туристы уже встали и теперь толпятся вокруг скучающих гидов. Шаг, еще шаг, одна нога, другая нога, а голова такая тяжелая, будто кто-то просверлил в макушке дыру и залил туда полфунта свинца, и зубы во рту будто чужие – слишком велики. Дополнительная перегрузка тронувшегося вверх лифта вдавливает в пол – Мона без сил приваливается к стенке. – Где Эдди? – Эдди уехал, Мона. С трудом разомкнула веки, глаза широко распахнулись. Сфокусировала взгляд и увидела, Что он, ублюдок, еще и улыбается.

– Что?

– Эдди заплачено. Ему все компенсировали. Он уже на пути в Макао с солидным кредитом в кармане. Этакий милый игорный пикничок.

– Компенсировали?

– Его вложения. В тебя. За все время.

– За все время?

Дверь скользит в сторону, открывая устланный синим ковром коридор.

И что-то обваливается холодным комом в груди – Эдди ведь ненавидит азартные игры.

– Ты теперь работаешь на нас, Мона. И нам бы очень не хотелось, чтобы ты снова ушла без спросу.

Но ты же хотел, думала она, ты же отпустил меня. И знал, где меня искать.

Эдди больше нет... уехал...

Мона не помнила, как заснула. На ней все еще была куртка Майкла, теперь подоткнутая под плечи, как одеяло. Даже не поворачивая головы, Мона видела угол здания с фасадом в виде горного склона, но снежного барана там не было.

Стимы Энджи были запаяны в пластик. Взяв один наугад, Мона поддела упаковку ногтем большого пальца, вставила кассету в прорезь и надела троды. Она ни о чем не думала, руки, казалось, сами знали, что делать – добрые маленькие зверьки, которые никогда не обидят. Один из них коснулся клавиши “PLAY”, и Мона перенеслась в мир Энджи, чистый и безупречный, как любой хороший наркотик... Медленный саксофон, лимузин плывет по какому-то европейскому городу... круговерть улиц, машина без водителя, широкие проспекты предрассветно чисты и безлюдны, прикосновение меха к плечам. И катить, катить по прямой дороге через плоские поля, окаймленные совершенными, одинаковыми деревьями.

А затем поворот, шорох шин по расчесанному граблями гравию, потом вверх по подъездной аллее – через парк, где серебрится роса, где стоит железный олень, а рядом – мокрый торс из белого мрамора... Дом огромен и стар, не похож ни на один из тех, какие она видела раньше. Но машина проплывает мимо, проезжает еще несколько строений поменьше и выезжает наконец на край широкого ровного поля.

Там бьются на привязи планеры, прозрачная пленка туго натянута на хрупкие с виду полиуглеродные рамы. Планеры слегка подрагивают на утреннем ветерке. А рядом с ними ее ждет Робин Ланье, красивый раскованный Робин в черном свитере грубой вязки – он играет партнера Энджи почти во всех ее стимах.

И вот она выходит из машины, ступает на траву, смеется, когда высокие шпильки сразу же увязают. И остаток пути до Робина – с туфлями в руках, улыбаясь; последний шаг – в его объятия, в его запах, в его глаза.

Ощущения закручиваются вихрем в монтажном танце, который в одну секунду ужимает посадку в планер по серебристой лесенке, – и вот они уже мягко скользят по траве через все поле. Затем взмывают вверх, зависают на мгновение, чтобы поймать ветер... Все выше и выше, пока огромный дом не превращается в прямоугольный камушек в зеленой пелене, прорезанной тусклым серебром речной излучины...

...и Прайор с рукой на клавише “СТОП”. От запаха еды с тележки возле кровати у Моны сводит желудок. Тупая тошнотворная боль ломает каждый сустав.

– Поешь, – доносится голос Прайора. – Мы скоро уезжаем.

Он поднял металлическую крышку с одного из блюд.

– Фирменный сэндвич, – сказал он, – кофе, пирожные. Это предписание врача. Попав в клинику, ты какое-то время не сможешь есть.

– В клинику?

– К Джеральду. Это в Балтиморе.

– Зачем?

– Джеральд – хирург-косметолог. Над тобой немного поработают. Если захочешь, все это потом можно будет вернуть обратно, но нам кажется, тебя обрадуют результаты, очень обрадуют. – Опять эта улыбка. – Мона, тебе когда-нибудь раньше говорили, насколько ты похожа на Энджи?

Мона подняла на него глаза, но ничего не ответила. С трудом села, чтобы выпить немного водянистого черного кофе. Не смогла заставить себя даже взглянуть на сэндвич, но съела одно из пирожных. Вкус у него был картонный.

Балтимора. Черт его знает, где это.

А планер навсегда завис над прирученной зеленой страной, мех на плечах, и Энджи, должно быть, все еще там, смеется...

Час спустя, в вестибюле, пока Прайор подписывал счет, Мона случайно увидела, как мимо на багажной роботележке проезжают знакомые чемоданы из кожи клонированных крокодилов. В этот момент она отчетливо осознала, что Эдди мертв.

Место; которое Прайор назвал Балтиморой. На вывеске – надпись, выведенная старомодными заглавными буквами. Офис Джеральда располагался на четвертом этаже блочного кондо. Это было одно из тех зданий, где строится лишь каркас, а обитатели – жильцы или коммерсанты – привозят собственные модули и оборудование. Похоже на многоэтажный кемпинг для трейлеров, только повсюду провода, оптоволоконные кабели, шланги канализации и водоснабжения.

– Что там написано? – спросила она Прайора.

– Джеральд Чин, дантист.

– Ты же говорил, что он – хирург-косметолог.

– Так оно и есть.

– А почему нельзя просто пойти в больницу, как все остальные?

Он не ответил.

Она теперь и вправду мало что чувствовала и даже отчасти понимала, что не так испугана, как надо бы. Впрочем, может, это не так уж и плохо, потому что если она по-настоящему испугается, то ничего не сможет предпринять, а ей определенно хотелось выпутаться из этой истории. В машине по дороге сюда она обнаружила в кармане куртки Майкла какой-то предмет. Десять минут ушло у нее на то, чтобы сообразить, что это шокер, такой обычно носят при себе особо дерганые пиджаки. На ощупь он напоминал ручку отвертки с парой тупых металлических рожек там, где у отвертки находится рабочий конец. Заряжался он, должно быть, от настенной розетки, и оставалось только надеяться, что Майкл держал его заряженным. Тут Мона сообразила, что Прайор, скорее всего, не знает о существовании шокера. Обычно такие игрушки вполне легальны, поскольку считается, что ими нельзя нанести непоправимый вред, но Ланет-та знала девчонку, которую однажды основательно обработали такой вот штукой – и она уже так никогда и не поправилась.