Уильям Гибсон - Мона Лиза Овердрайв

Если Прайор не знает, что у нее в кармане шокер, значит, ему не все на свете известно, а ведь он специально делает ставку на то, чтобы заставить ее поверить в его всеведение. Опять же, он ведь не знал, насколько Эдди ненавидит азартные игры.

И к Эдди она особых чувств не испытывала, разве что по-прежнему была уверена, что он мертв. Сколько бы ему ни всучили, он бы все равно не бросил свои чемоданы. Даже если бы пошел покупать новые шмотки, чтобы сменить прикид. Эдди ни о чем так не заботился, как об одежде. А эти крокодиловые чемоданы вообще были особенными: он купил их у гостиничного вора в Орландо, и они, судя по всему, напоминали ему что-то, что он оставил дома. Если вдуматься, трудно себе представить, чтобы Эдди вообще купился на какие-то – пусть даже очень большие – отступные, потому что сильнее всего на свете ему хотелось поучаствовать в какой-нибудь крупной игре. Он считал, что, как только это случится, люди начнут воспринимать его всерьез.

Вот и дождался – наконец кто-то воспринял его всерьез, подумала Мона, когда Прайор вносил ее сумку в клинику Джеральда. Только совсем не так, как хотелось Эдди.

Мона оглядела двадцатилетней давности пластиковую мебель, кипы журналов со звездами симстима и японским текстом. Казалось, Джеральд содержал парикмахерскую. Только никакие клиенты в приемной не ждали, и за регистрационным столиком тоже никого не было.

Тут через белую дверь вошел Джеральд, одетый во что-то вроде комбинезона из жесткой складчатой фольги, подобного тем, какие носят санитары “скорой помощи”, выезжающие на дорожные аварии.

– Запри дверь, – бросил он Прайору сквозь синюю бумажную маску, закрывающую нижнюю половину лица. – Привет, Мона. Если ты пройдешь сюда... – Он жестом указал на белую дверь.

Она в отчаянии сжала в руке шокер, но не знала, как его включить.

Ничего не оставалось, кроме как последовать за Джеральдом. Шествие замыкал Прайор.

– Присядь, – предложил Джеральд. Она села на белый эмалированный стул. Джеральд подошел ближе, заглянул ей в глаза.

– Тебе надо отдохнуть, Мона. Ты устала, совсем измучена.

На ручке шокера – ребристый рычажок. Нажать? Сдвинуть вперед? Назад?

Джеральд отошел к белому шкафчику со множеством ящиков, что-то вынул.

– Вот, – сказал он, направляя на нее какой-то цилиндрик с надписью на боку, – это тебе поможет...

Она почти не ощутила прикосновения струи мельчайших аэрозольных брызг. Черная дырочка на баллончике – то самое место, на котором стремился сфокусироваться ее взгляд – начала расти, расти...

Она вспомнила, как старик показывал ей, как убивать сома. У рыбины есть такое отверстие в черепе, прикрытое только кожей. Нужно взять что-нибудь тоненькое и острое, проволоку, например, подойдет даже прут из веника, и просто проткнуть...

Мона вспомнила Кливленд, обычный день перед работой. Она сидит у Ланетты, листает журнал. Нашла снимок Энджи: звезда смеется в ресторане с какими-то людьми, все так красивы, и кажется, будто от них исходит сияние. На снимке никакого сияния, конечно, нет, но ты знаешь, что оно есть, ты его просто чувствуешь. “Взгляни, – говорит она Ланетте, показывая снимок, – от них как будто сияние исходит”.

– Это называется деньги, – отвечает Ланетта.

Это называется деньги. Просто проткнуть.

Хилтон – впрочем, как и всегда – прибыл один и без предупреждения. Похожий на одинокую, залетевшую сюда случайно осу вертолет “Сенснета” приземлился на пляже, разметав по мокрому песку плети водорослей.

Стоя у изъеденных ржавчиной перил, она смотрела, как Свифт спрыгивает на землю – что-то мальчишеское сквозило в том, как он едва не споткнулся от своей неуемной прыти. Коричневое твидовое пальто нараспашку открывало безупречную чистоту полосатой, как карамелька, рубашки; поднятый пропеллером ветер трепал русые волосы и галстук с эмблемками “Сенснета”. Робин прав, решила она, Хилтон действительно выглядит так, как будто его одевает мамочка.

“Возможно, это просчитанный имидж, – думала Энджи, пока, увязая в песке, продюсер карабкался вверх по пляжу, – наигранная наивность”. Она вспомнила, как однажды Порфир развивал теорию о том, что крупные корпорации на самом деле никак не зависят от отдельных человеческих единиц, составляющих их тело. Энджи это казалось само собой разумеющимся, но парикмахер настаивал, что она не улавливает основной его предпосылки. Свифт был самой значительной из этих “человеческих единиц” Порфира, наделенных властью принимать решения в “Сенснете”.

Мысль о Порфире заставила ее улыбнуться. Свифт же, приняв это за приветствие, в ответ просиял от радости.

Он предложил ей ленч в Сан-Франциско: мол, на служебном вертолете они домчат туда в момент. Она отказалась, настояв на том, чтобы приготовить ему миску чудного швейцарского супа и разморозить в микроволновке кубик ржаной водки.

Глядя, как Хилтон ест, Энджи задумалась о его сексуальной жизни. Несмотря на то что ему было далеко за тридцать, продюсер производил впечатление мальчика-вундеркинда, не достигшего половой зрелости. Возникавшие время от времени слухи приписывали ему по очереди все возможные из известных сексуальных наклонностей и еще несколько, которые, по ее мнению, существовали лишь в воображении сплетников. Все это казалось Энджи маловероятным. Она знала Свифта с тех пор, как попала в “Сенснет”. Когда она появилась, он уже успел упрочить свое положение в верхних эшелонах производства, был одним из воротил в команде Тэлли Ишэм. Естественно, что "такой человек не мог не проявить профессиональный интерес к дебютантке. Если вдуматься, то это, пожалуй, Легба подсунул ее продюсеру: взлет его карьеры был слишком уж очевиден, хотя сама она тогда, наверное, могла и не понимать этого, оглушенная блеском и постоянной сменой статистов и декораций на подмостках “Сенснета”.

Бобби, который тут же решил, что ему этот человек не нравится, ощетинился врожденной враждебностью барритаунца по отношению к любой власти. Но ему удавалось это скрывать ради ее карьеры. Свифт же встретил их разрыв и отъезд Бобби с явным облегчением.

– Хилтон, – сказала Энджи, наливая ему чашку чая на травах, который он предпочитал кофе, – что может задерживать Робина в Лондоне?

Свифт поднял глаза от дымящейся чашки.

– Думаю, что-то личное. Может, нашел себе нового друга.

Для Хилтона Бобби всегда был “другом” Энджи. “Друзья” же Робина имели тенденцию оказываться молодыми атлетами. Сглаженные эротические эпизоды в их стимах с Робином монтировались из дополнительного метража, подготовленного Континьюити, который потом основательно обрабатывали Рэбел и его команда по спецэффектам. Энджи вдруг вспомнила ночь, которую они с Робином провели вместе в каком-то доме на южном побережье Мадагаскара, его пассивность и его терпение, ветер, бьющийся в стену дома. Это была первая и последняя их попытка, и Энджи подозревала, что Робин просто боится, что физическая близость развеет иллюзию, которую с таким совершенством проецировал стим.