Уильям Гибсон - Мона Лиза Овердрайв

Работает, да еще как!

Ховер уже повернул на юг, когда снова явилась Маман Бригитта. Женщина с серебром вместо глаз бросила серый седан на какой-то стоянке, а уличная девчонка с лицом Энджи рассказывала путаную историю: Кливленд, Флорида, кто-то, кто был ей не то дружком, не то сутенером, а может, и тем и другим одновременно...

Но в ушах Энджи все еще звучал голос Бригитты, слова, сказанные в кабине вертолета на крыше “Нового Агентства Судзуки”:

– Доверься ей, дитя. В делах ее – воля лоа.

Став пленницей на собственном сиденье – пряжка пристяжного ремня блокирована куском застывшего пластика, – Анджела смотрела, как женщина в обход бортового компьютера запускает аварийную систему, позволяющую пилотировать вертолет вручную.

И вот прошел час, и теперь это шоссе под зимним дождем, девчонка опять говорит, и ее голос заглушает шорох дворников по ветровому стеклу...

К сиянию свечей, к стенам из выбеленной глины. Бледные мотыльки мельтешат в струящихся ветвях ив.

– Твое время все ближе.

И вот они пришли – Наездники, лоа: Папа Легба, ярок и текуч, словно ртуть; Эзили Фреда, кто есть королева и мать; Самеди или Суббота, Барон Cimetiere [ 13], мох на разъеденных костях; Симилор; мадам Труво; и много-много других... Они заполняют пустую оболочку – так вот что она такое, Гран-Бригитта! Наплыв их голосов – как шум ветра, журчание бегущей воды, гудение пчелиного улья...

Они колеблются над землей, подобно жаркому мареву над летней автострадой. Никогда еще с Энджи не было такого – такой торжественности, такого подчинения, такого ощущения тяжести и падения...

Туда, где говорит Легба, и голос его подобен гулкому бою барабанов...

Он рассказывает историю.

В порывистом ветре образов мелькают перед Энджи этапы эволюции искусственного разума: круги из камня; часы; ткацкие паровые станки; мерно щелкающий латунный лес собачек и храповиков; вакуум, пойманный в дутое стекло; электронакал в тонких, как волоски, нитях; длинные ряды радиоламп и переключателей, чья задача – расшифровывать послания, закодированные другими такими же устройствами... Хрупкие и недолговечные лампы, уменьшаясь в размерах, превращаются в транзисторы; электронные схемы все более усложняются и, одеваясь в кремний, становятся все миниатюрнее...

Но вот уже и кремний исчерпывает до предела свои возможности...

И снова она внутри видеофильма Ганса Беккера – кадры из истории Тессье-Эпшулов перемежаются снами, которые не что иное, как воспоминания 3-Джейн, а он, Легба, все говорит, и эти две истории объединяются, становятся единым целым – бесчисленные нити закручиваются вокруг общего потайного стержня: мать 3-Джейн создает два искусственных интеллекта, двух близнецов, которые в один прекрасный день сольются; затем – появление чужаков (Энджи вдруг осознает, что и Молли ей знакома по снам), само это слияние и безумие 3-Джейн...

И тут Энджи видит, что перед ней – необыкновенное ювелирное изделие: голова, сделанная из платины, жемчужин и прекрасных синих камней; глаза – граненые искусственные рубины. Голова эта тоже встречалась ей в снах, которые никогда не были снами. Голова – врата в сокровенные базы данных Тессье-Эпшулов, где две половинки неведомого существа пока еще воюют между собой, ожидая своего рождения как единой сущности.

– В то время ты еще не родилась. – И хотя голова говорит голосом Мари-Франс, мертвой матери 3-Джейн, голосом, знакомым по стольким мучительным ночам, Энджи понимает, что это говорит Бригитта. – Твой отец тогда только-только начинал осознавать пределы собственных возможностей, отличать амбиции от таланта. Тот, кому он отдаст в обмен на знание свое дитя, в то время себя еще не явил. Но уже скоро придет человек Кейс, чтобы принести с собой это слияние – одновременно и короткое, и безвременное. Но это ты знаешь.

– А где сейчас Легба?

– Легба-ати-Бон – каким знала его ты – ждет, чтобы быть.

– Нет, – вспоминая слова Бовуа, сказанные давным-давно в Нью-Джерси, возразила Энджи, – лоа пришли из Африки на заре времен...

– Не те, какими знала их ты. Когда настало время, яркое время, тогда пришло полное единство, единое сознание. Но был еще и другой.

– Другой?

– Я говорю лишь о том, что знаю я. Только единый знал другого, но единого больше нет. Вслед этому знанию рухнул центр; каждый осколок унесся прочь. Эти осколки искали форму – каждый на особицу, что было присуще их природе. Изо всех знаков, какие копил твой род против тьмы и ночи, в той ситуации наиболее подходящими оказались парадигмы вуду.

– Так Бобби был прав? Вот оно – “Когда Все Изменилось”...

– Да, он был прав, но лишь отчасти, поскольку я – одновременно и Легба, и Бригитта, и одна из граней того, кто заключил сделку с твоим отцом. Кто потребовал, чтобы он прочертил vиvиs в твоем мозгу.

– И подсказал отцу, каким образом он сможет завершить свой биочип?

– Биочип был необходим.

– Значит, необходимо, чтобы мне снились воспоминания дочери Эшпула?

– Может быть.

– Сны были результатом наркотиков?

– Не напрямую, хотя наркотик сделал тебя более восприимчивой к одним модальностям и менее восприимчивой к другим.

– Значит, наркотик. Что это было? Каково его назначение?

– Для ответа на первый вопрос потребуется подробное описание нейрохимических реакций – это слишком долго.

– Так каково же его назначение?

– В отношении тебя?

Ей пришлось отвести взгляд от рубиновых глаз. Стены комнаты обшиты панелями из старого дерева, натертыми до мягкого блеска. На полу – ковер, вытканный чертежами электронных схем.

– Ни одна из доз не была идентична другой. Единственной постоянной оставалась субстанция, чье психотропное воздействие ты и воспринимала как “наркотика. В процесс усвоения препарата были вовлечены многие другие вещества, равно как и несколько десятков субклеточных наномеханизмов, запрограммированных на то, чтобы, переструктурировать синоптические изменения, осуществленные Кристофером Митчеллом...

Vиvиs твоего отца были изменены, частично стерты, прочерчены заново...

– По чьему приказу?

Рубиновые глаза. Жемчуг и бирюза. Молчание.

– По чьему приказу? Хилтона? Это был Хилтон?

– Решение исходило от Континьюити. Когда ты вернулась с Ямайки, Континьюити настоятельно советовал Свифту вновь приучить тебя к наркотику. А Пайпер Хилл попыталась выполнить его приказ.

Энджи чувствует, как усиливается давление в голове, две точки боли позади глаз...

– Хилтон Свифт обязан осуществлять решения Континьюити. “Сенснет” – слишком сложный организм, чтобы выжить по-другому. Континьюити же, созданный много позже небезызвестного яркого момента, принадлежит уже иному порядку. Технология биософтов, взращенная твоим отцом, вызвала к жизни Континьюити. Континьюити наивен.