Пол Андерсон - Патрульный времени

— Ерунда, временные линии подстроятся под изменение.

— Если бы было так, кому понадобился бы Патруль? Ты отдаешь себе отчет в том, чем рискуешь?

Отдаю ли? Да. Ключевые точки, или узлы, расположены там, где становится важным, какой гранью упадет игральная кость. И разглядеть их зачастую отнюдь не просто.

В памяти моей, словно утопленник на поверхность, всплыл подходящий пример, который приводил кадетам из моей эпохи инструктор в Академии. Вторая мировая война имела серьезнейшие последствия. Прежде всего, она позволила Советам подчинить себе половину Европы. Ядерное оружие было не в счет, поскольку оно не было связано с войной напрямую и все равно появилось бы где-то в те же годы. Военно-политическая ситуация породила события, которые оказали влияние на последующее развитие человечества в течение сотен и сотен лет, а из-за того что будущие столетия, естественно, обладали собственными ключевыми точками, влияние второй мировой распространялось как бы волнообразно и бесконечно.

Тем не менее, Уинстон Черчилль был прав, называя сражения 1939–1945 годов «ненужной войной». Да, к ее возникновению привела слабость западных демократий. Однако они продолжали бы мирно существовать, если бы ко власти в Германии не пришли нацисты. А это политическое движение, поначалу малочисленное и презираемое, потом какое-то время преследовавшееся правительством Веймарской республики, не добилось бы успеха, не победило бы в стране Баха и Гете без Адольфа Гитлера. Отцом же Гитлера был Алоис Шикльгрубер, незаконнорожденный сын австрийского буржуа и его служанки…

Но если предотвратить их интрижку, что не представляет никакой сложности, то ход истории изменится коренным образом. Мир к 1935 году будет совершенно иным. Вполне возможно, в некотором отношении он будет лучше настоящего. Я могу вообразить, что люди так и не вышли в космос; впрочем, и в нашем мире до этого еще далеко. Но я не в силах поверить в то, что это изменение поможет осуществить какую-нибудь из множества романтических и социалистических утопий.

Ну да ладно. Если я как-то повлиял на римскую эпоху, то в ней я по-прежнему буду существовать, но, возвратившись в этот год, могу обнаружить, что моя цивилизация словно испарилась. И Лори со мной не будет…

— Я не рискую, — возразил я, возвратившись мысленно к разговору с Лори. — Начальство читает мои доклады, в которых все описано в подробностях, и наверняка одернет меня, если я вдруг сверну в сторону.

В подробностях? А разве нет? В докладах описываются все мои наблюдения и действия; я ничего не утаиваю, лишь избегаю проявлять свои чувства. Но, по-моему, в Патруле не приветствуется публичное битье себя кулаком в грудь. К тому же никто не требовал от меня схоластической скрупулезности.

Я вздохнул.

— Послушай, — сказал я, — мне прекрасно известно, что я — обыкновенный филолог. Но там, где я могу помочь — не подвергая никого опасности, — я должен это сделать. Ты согласна?

— Ты верен себе, Карл.

Минуту-другую мы молчали. Потом она воскликнула:

— Ты хоть помнишь, что у тебя отпуск? А в отпуске людям положено отдыхать и наслаждаться жизнью. Я кое-что придумала. Сейчас расскажу, а ты не перебивай.

Я увидел в глазах Лори слезы и принялся смешить ее, надеясь вернуть то радостное возбуждение, которое зачем-то уступило место печали.

Тарасмунд привел свой отряд к Хеороту и распустил людей по домам. Скиталец тоже не стал задерживаться.

— Действуй осмотрительно, — посоветовал он на прощание. — Выжидай. Кто знает, что случится завтра?

— Сдается мне, ты, — сказал Тарасмунд.

— Я не бог.

— Ты говорил мне это не один раз. Кто же ты тогда?

— Я не могу открыться тебе. Но если твой род чем-то мне обязан, уплаты долга я потребую с тебя: поклянись, что будешь осторожен.

Тарасмунд кивнул.

— Иного мне все равно не остается. Понадобится немало времени, чтобы настроить всех готов против Эрманариха. Ведь большинство пока отсиживается в своих домах, уповая на то, что беда обойдет их кров стороной. Король, должно быть, не отважится бросить мне вызов, ибо еще недостаточно силен. Мне нужно опередить его, но не тревожься: мне ведомо, что шагом можно уйти дальше, чем убежать бегом.

Скиталец стиснул его ладонь, раскрыл рот, словно собираясь что-то сказать, моргнул, отвернулся и пошел прочь. Тарасмунд долго глядел ему вслед.

Рандвар поселился в Хеороте и на первых порах был ходячим укором вождю тойрингов. Но молодость взяла свое, и скоро они с Хатавульфом и Солберном сделались закадычными друзьями и вместе проводили дни в охотничьих забавах, состязаниях и веселье. Как и сыновья Тарасмунда, Рандвар часто виделся со Сванхильд.

Равноденствие принесло с собой ледоход на реке, подснежники на земле и почки на деревьях. Зимой Тарасмунд почти не бывал дома: он навещал знатных тойрингов и вождей соседних племен и вел с ними тайные разговоры. Но по весне он занялся хозяйством и каждую ночь дарил радость Эреливе.

Настал день, когда он радостно воскликнул:

— Мы пахали и сеяли, чистили и строили, заботились о скоте и выгоняли его на пастбища. Теперь можно и отдохнуть! Завтра отправляемся на охоту!

На рассвете, на глазах у людей, он поцеловал Эреливу, вскочил в седло и под лай собак, ржание лошадей и хриплые звуки рогов пустил коня вскачь. Достигнув поворота, он обернулся и помахал возлюбленной.

Вечером она увидела его снова, но он был холоден и недвижен. Воины, которые принесли его на носилках из двух копий, покрытых сверху плащом, угрюмо поведали Эреливе, как все произошло. Отыскав на опушке леса след дикого кабана, охотники устремились в погоню. Когда они наконец настигли зверя, то сразу поняли, что гнались за ним не зря. Им попался могучий вепрь с серебристой щетиной и изогнутыми, острыми как нож клыками. Тарасмунд возликовал. Но кабан не стал дожидаться, пока его прикончат, и напал сам. Он распорол брюхо лошади Тарасмунда, и та повалилась на землю, увлекая за собой вождя. Тарасмунд оказался придавленным и не сумел увернуться от кабаньих клыков.

Охотники убили вепря, но многие из них бормотали себе под нос, что, верно, Эрманарих, по совету лукавого Сибихо, наслал на них демона из преисподней. Раны Тарасмунда были слишком глубоки, чтобы пытаться остановить кровотечение. Смерть наступила быстро; вождь едва успел попрощаться с сыновьями.

Женщины разразились плачем. Эрелива укрылась у себя, чтобы никто не видел ее слез; глаза Ульрики были сухи, но она словно окаменела от горя. Дочь Атанарика, как и подобало супруге вождя, омыла мертвое тело и приготовила его к погребению, а друзья Эреливы тем временем поспешно увезли молодую женщину из Хеорота и вскоре выдали ее замуж за вдовца-крестьянина, детям которого нужна была мать и который жил достаточно далеко от дворца. Однако ее десятилетний сын Алавин выказал редкое для его возраста мужество и остался в Хеороте. Хатавульф, Солберн и Сванхильд оберегали его от гнева Ульрики и тем завоевали искреннюю любовь мальчика.