Владас Дубас - В царстве жар-птицы

А те, в свою очередь, узнали, что дирижабль возвращался на некоторое время в Финшгафен после удачного первого полета внутрь острова. Воздушное судно было снаряжено лондонским Королевским географическим обществом для научных целей — ознакомления с неизвестными местностями Новой Гвинеи.

Финшгафен оказывался всего в нескольких стах километрах от места счастливой встречи Арского и Скиндера с пилотами. Остановка воздушного судна над друзьями была вызвана замеченным с дирижабля значительным озером среди леса. Исследовать его решено было на следующий день.

Арскому и Скиндеру предложено было поместиться в небольшой уютной каюте со всеми удобствами.

С первым проблеском утра ученые пилоты спустились вместе с Арским и Скиндером и вскоре очутились над молочно-жемчужной поверхностью озера. Значительная часть дня была посвящена изучению озера.

Затем все поднялись на воздушный корабль. Зажужжали моторы, и воздушный исполин плавно начал подниматься к лазурному своду.

Арский и Скиндер, опершись о борт дирижабля, смотрели на невиданные ландшафты, расстилавшиеся перед ними, с птичьего полета.

Внизу девственные леса, покрывавшие землю, казались темным сплошным бархатом. По временам лишь светлые, чуть заметные полосы пересекали этот бархат — то были реки. Иногда выделялись жемчужные пятна небольших озер. Над лесом распростерлась золотистая паутина дня. Лазурь неба над воздушным кораблем казалась еще прозрачнее, еще хрустальнее.

Чуть заметная дивная прохлада поднебесных высот (дирижабль летел на значительной высоте) наполняла существо друзей каким-то никогда еще не испытанным ими энтузиазмом.

И невольно, без слов, в душе звенел гордый гимн:

«Слава человеческому разуму! Слава человеческому гению! Слава, слава, слава… В безграничный поднебесный простор устремился он, в воздушный океан, где так бесконечно привольно и свободно, где сердце бьется биением Космоса и радуется стихийной свободе своей… В лазурной купели воздушного мира восприемлется великое, неведомое еще крещение вселенского братства, огромной живой связи со всем миром… И сплетаются в одно волшебное божественное ожерелье: разум, свобода, могущество…»

Прозаическое, на первый взгляд, жужжание моторов вдали от земли превращалось в своеобразную музыку человеческого гения, в символ его силы, могущества.

Арскому и Скиндеру любезно были показаны все особенности воздушного судна. Правда, друзья многого не понимали из-за недостатка технических сведений. Воздушный корабль не был копией известных цеппелинов, но представлял собой усовершенствованный и увеличенный в размерах дирижабль. На нем было несколько кают со всеми удобствами, точно на морском судне, и грузоподъемность его была огромна.

Когда под воздушным судном сверкнуло море, ландшафт стал дивным по роскоши красок.

Красноватые лучи заходившего солнца оттеняли легким пурпуром залитое потоками расплавленного золота море. Оно горело желто-красным заревом и в своей зеркальной глади отражало исполинское воздушное судно. С дирижабля был виден другой дирижабль в глубине прозрачных морских вод.

Воздушное судно парило несколько минут над Финшгафеном, зароившимся вдруг черными точками — людьми, сбегавшимися для наблюдения за спуском дирижабля.

В лучах заходившего солнца воздушный корабль казался фантастическим видением, и только жужжание моторов говорило об его реальности…

Арский и Скиндер сошли на землю и очутились в столь желанном для них портовом городе.

Пароход уносил Арского и Скиндера с Фишгафенского порта к Соломоновым островам, и берега земли, принадлежавшей к заповедному царству жар-птицы, терялись в золотистых далях.

Точно в удивительном сне, протекали образы минувших событий, грозных и жутких, наряду с волшебными пейзажами, и не верилось, что все это происходило наяву. Арский и Скиндер чувствовали, что за этот небольшой промежуток времени умственный кругозор их значительно расширился, закалилась воля, развилась самодеятельность.

Через неделю они были у цели своего путешествия.

Дядя Скиндера, чрезвычайно обеспокоенный исчезновением племянника, уведомившего его заблаговременно о дне своего выезда — принял обоих друзей с распростертыми объятиями.

Арский и Скиндер с гордостью рассказали о своей невероятной одиссее, повергши в полное изумление остепенившегося былого искателя приключений.

Бальмонт — один из немногих избранных певцов светлого, золотистого мира лагунных морей, «тонкой резьбы» воздушного видения коралловых островов, смуглоликих маорийцев, сказочно прекрасных самоанцев и самоанок.

Поэт этот по существу своего оригинального таланта — художник космической жизни, живописующий в пластически современных образах, под покровом сильного гордого индивидуализма, и великий смысл жизнеутверждающей музыки океана, и хороводы морских стрекоз-рыбок, и «литургию ночного Ориона», и грезового альбатроса с его любовью дерзновения, и гармоническую, полную великого смысла жизнь смуглоликих людей. Быть может, потому так полна неиссякаемого очарования его поэтическая летопись, так прекрасна сказка, воплотившаяся где-то в далекой стране, так обворожительно хорош золотистый далекий мир, так возвышен и глубок сокровенный светоч природы — жизнь.

Есть где-то на далеких островах счастливые, солнечные люди, есть беззаботный смех и веселье, есть жгучая пляска и песня, напоминающая «всплески волн», есть благородство и лучшие стороны человеческой души, есть безыскусственная, но глубокая поэзия человеческой жизни, есть ненарушимая, вечная гармония космоса.

Свою лекцию, которую К. Д. Бальмонт прочитал два раза в Москве и которую можно было бы назвать поэмой экзотической, солнечной Океании, поэт начинает описанием Атлантики и тех переживаний, которые навевает океан и звездное океанское небо.

Прекрасна музыка океана, настраивающая душу на высокий лад. Прекрасна она вечно неизменными приливами и отливами, вечным, неистощимым разнообразием жизни.

Великий смысл таится в сокровенных океанских глубинах, и может оживить он даже «иссохшее русло обедневшей души».

Приходит волна, умирает волна, неся в своем лоне неувядаемую свежесть возврата.

Таинственно могуче внутреннее действие океана на душу… Загадочен лик его, «как стыдливость женской улыбки».

Полна очарования голубая Атлантика; далеко раскинулось исполинское ее царство.

И чудятся в голубых глубинах незримые для глаз горячие струи Гольфстрима, и хочется уйти от севера к югу, уйти прочь от снегов Норвегии, от туманной Британии.