Гильермо Дель Торо - Форма воды

Элиза шагает прочь, обходит резервуар.

Еще один предупреждающий знак – верхний люк открыт.

Она ожидает, что волосы у нее на затылке и на запястьях поднимутся от страха, но этого не происходит. Она шагает в сторону бассейна, который давно завладел ее разумом. Каждую ванную она принимает именно в этом бассейне, ныряет в него с помощью воображения.

Этот вымысел с ней во всех обычных делах, и когда яйца кипят в воде, и таймер пищит, и когда она выбирает туфли, и когда Джайлс прекращает рисовать, чтобы пожелать ей хорошей ночи, не имея представления о том, что за странные мысли крутятся у нее в голове.

Красная линия нанесена на пол в футе от бассейна. Дальше идти опасно.

Но почему она вообще думает о визите сюда?

Потому что она не может выкинуть из головы образ того существа, которое мистер Стрикланд приволок сюда, которое охраняют «пустышки» с винтовками, которое собирается изучать доктор Хоффстетлер. Она знает, что сама была таким же созданием. Безголосой женщиной, которую любой мужчина мог взять, даже не спрашивая, хочет она или нет.

И она может то, чего не может никто из них, она может уравновесить весы. Способна на такое, что никому из мужчин и в голову не придет – на общение.

Она шагает вперед, пока не упирается в опоясывающий бассейн бортик в два фута высотой. Поверхность не колышется, поэтому нужно уметь смотреть, чтобы увидеть, как дышит вода.

Элиза вдыхает, выдыхает и кладет пакет для завтраков на бортик.

Он хрустит столь же громко, как всунутая в сугроб лопата, и она ожидает реакции. Ничего.

Она запускает в пакет руку и морщится от шелеста. Ничего.

Она находит то, что ищет, вытаскивает наружу, и оно белеет в тусклом свете. Единственное вареное яйцо.

Несколько дней она уговаривает себя добавить еще два к тем трем, что она варит для Джайлса.

И вот теперь она чистит его, ее пальцы трясутся.

Это худший подобный процесс в ее жизни, кусочки скорлупы падают на бортик. Яйцо в конечном итоге обнажается, и что может быть более целостным и элементарным, чем такой вот простой белый овал?

Элиза держит яйцо на ладони точно магический кристалл.

И вода отвечает.

Что-то изгибается во тьме под бликующей поверхностью, словно дергает ногой дремлющая собака, и что-то негромко всплескивает в центре бассейна. Эхо бежит в стороны вместе с аккуратными концентрическими кругами, а затем мягкое бормотание джунглей, заполнявшее лабораторию, тонет в визге приводимого в движение металла.

Вода разорвана огромным крестом, когда четыре пятнадцатифутовых цепи, каждая прикреплена к стенке бассейна, натягиваются туго и остро, выступают на поверхности, рождают пену и маленькие волны.

И все они ведут к единственной поднимающейся фигуре.

Режущая вода, отражения как радуги, тени как крылья летучей мыши – Элиза не может понять, что она видит. Золотые монеты глаз, то же самое, что было в резервуаре, солнце и луна – они движутся, и сияние исчезает, она видит их настоящий цвет, голубой. Нет – зеленый, коричневый… Нет – серый, красный, желтый…

Формы и оттенки перетекают одна в другую, существо движется ближе.

Оно проходит через воду мягко, почти без волн, напоминает громадную рептилию. Нижняя челюсть выглядит совсем не по-человечески, но рот пока закрыт.

Еще ближе, выпрямившись, словно не плывет, но идет.

Это образ и подобие Бога, о котором упоминал Стрикланд, оно шествует как человек. Почему тогда Элиза чувствует в нем всякое животное, когда-либо существовавшее на Земле?

Еще ближе, жабры по сторонам от шеи трепещут славно бабочки, саму шею уродует металлический ошейник, к которому и крепятся цепи. Оно сложено крепко, точно пловец, мощные плечи как сжатые кулаки, но талия узка, как у балерины, ее покрывают крошечные чешуйки, поблескивающие словно алмазы, струящиеся будто шелк, желобки, бегущие по всему телу, изгибающийся, сложный, симметричный рисунок.

Оно более не движется. До него пять футов.

Вода, стекающая с тела, не издает ни звука. Оно смотрит на яйцо, потом на нее.

Глаза вспыхивают.

Элиза словно грохается с большой высоты, ее сердце замирает от ужаса. Осторожно кладет она яйцо на бортик, затем хватает пакет и отпрыгивает за красную линию.

Ее поза выглядит испуганной, и существо реагирует, опускаясь так, что над водой остается только верхушка головы. Его глаза вонзаются в ее на один беспокоящий момент, а затем возвращаются к яйцу; под этим углом они снова выглядят голубыми.

Оно движется влево, точно ожидая, что яйцо повторит маневр.

«Он никому не доверяет», – думает Элиза, а затем с удивлением осознает, что отнесла существо к мужскому роду. В этом она почему-то уверена, все видно по грубоватости его внешности, по прямоте взгляда.

Это вызывает тошнотворную мысль: если она знает, что он мужчина, то он должен знать, что она женщина.

Она приказывает себе держаться прямо, это существо может быть первым представителем мужского рода в ее жизни, кто еще более беспомощен, чем она сама. Кивком подбадривает его: иди и возьми яйцо.

Он двигается вперед, пока позволяют цепи – два фута от бортика.

Элиза думает, что красная линия проведена слишком уж далеко, но тут нижняя челюсть существа опускается, и второй набор челюстей выстреливает изо рта словно кулак из костей. Доля секунды, и яйцо исчезает, вторые челюсти втягиваются, и вода столь тиха, словно ничего не происходило.

У Элизы нет времени, даже чтобы удивленно вздохнуть; она представляет пальцы Стрикланда, падающие на пол.

Поверхность бассейна вздрагивает, колышется как мягкая шерсть, и она интерпретирует это как удовольствие. Существо смотрит на нее глазами столь яркими, что они кажутся чисто-белыми, без оттенка другого цвета.

Она делает успокаивающий вдох через свои маленькие, ординарные челюсти и побуждает себя двигаться, двигаться, двигаться. Она засовывает руку в пакет снова, и цепи звякают, когда он двигает плечом, чтобы прикрыть себя от того, что может быть оружием.

Именно этого, видит она, он привык ждать от «Оккама».

Но это просто другое яйцо, последнее.

Она поднимает его повыше, чтобы он мог видеть, затем разбивает о другую руку и снимает кусочек скорлупы. Осторожно, крайне осторожно она протягивает ладонь – яйцо стоит на очищенном кончике – ее поза словно у мифической богини.

Существо не верит, оно изгибает верхнюю часть туловища и шипит, жабры трепещут, вспыхивая ярко-алым огнем предупреждения.

Элиза опускает голову, чтобы показать смирение, что это вовсе не представление. Она ждет. Он щелкает зубами, но жабры успокаиваются. Она протягивает руку дальше. Поднимает ладонь чуть выше, перекатывает яйцо, чтобы оно оказалось на кончиках пальцев, шар на подставке, как в гольфе.