Анна Булаш - Пластина Костенко

Но тут в разговор вклинился художник и обиженно спросил:

— Меня сюда позвали для оскорблений? Так я могу и уйти.

А я повернулась к Олегу и, игнорируя обиду Вовика, и заговорила:

— Олег, пусть он при тебе набросает? Я буду объяснять ему. А потом подробно поговорим обо всем? Обо всех тех деталях и начинаниях, о которых я хотела бы рассказать. Хорошо?

— Хорошо! Согласен! Давайте начинайте, — в тон мне нетерпеливо, как мне показалось, ответил Олег.

— Может мы устроимся поудобнее? — посмотрела я на Вовика.

Но он мне не ответил. Он еще не успокоился от такого с ним обращения и продолжал дуться.

— Ну, не дуйся. Я ведь тебе сказала, как есть, ничего не утаивая. Или тебе лучше, когда у тебя за спиной пытаются на тебя говорить гадости? Уж лучше пусть в лицо скажут, чем попасть впросак. Правда? — продолжила я.

Вовик улыбнулся и сказал:

— Я уже не сержусь. Сам во всем виноват. Сколько раз себе говорил: не слушай сплетен — это ни чем хорошим не кончится. Надо увидеть самому и тогда давать оценку свою, а не слушать других. Особенно, если они пытаются обговаривать. Нет же все равно, не видя человека, вечно наслушаюсь чужих оценок, а потом в процессе общения уже начинаю понимать, что мне дали неверную оценку человека, и потерял столько ненужного времени на переоценку. Вот и попался. Приступим, что ли?

— Да — согласилась я с ним, не комментируя его излияний. И мы начали. Я объясняла. Он меня по три-четыре раза переспрашивал. Потом молча что-то набрасывал на бумагу. Потом показывал мне контуры. Затем снова переспрашивал. Опять что-то стирал и что-то рисовал заново. И так снова, и снова, пока очертания не стали становиться такими, какие я видела.

Через два часа мы получили первые наброски. Олег удивленно слушал и смотрел, что выходит из-под карандаша, в процессе нашего общения с Вовиком. Но мы на него уже не обращали пока внимания. Мы были заняты процессом воспроизведения.

Я хотела побыстрее закончить процесс рисунков, потому что у меня к Олегу был еще один разговор, уже прошло столько времени, а мы еще не все набросали. Видимо у меня не хватало слов. Если Вовик не до конца понимал меня, что я от него хочу, или, может, он еще не понимал до конца потому, что не видел этого никогда, и ему было тяжело воспроизвести наяву то, чего еще нет.

Я уже не выдержала, и чтобы ускорить процесс, села рядом с карандашом и бумагой и начала, как умела делать наброски. Дела как будто пошли быстрее.

И я увлеклась. Когда же я подняла голову, потому что мы закончили дело, оказалось, что прошло еще полтора часа, и уже наступал вечер.

— Вовик, я бы тебя провела, если бы еще не дела. Ты уж меня извини. Поговорить, конечно, очень хотелось, я тебя давно не видела, но я сейчас не могу, — заговорила я с ним, когда подняла голову от рисунков.

— Да! Поговорить очень хотелось! За столько лет я вижу тебя первый раз, — огорченно ответил мне он.

— Оставь мне свой телефон, я созвонюсь с тобой, и поговорим, — вышла я из положения.

Вовик что-то нацарапал мне на листке и протянул его. Я взяла, мы попрощались, и он ушел из кабинета, распрощавшись с Олегом, а мы остались вдвоем.

— Олег? 3наешь, я не лезу, если люди заняты очень и работают. Но не до такой степени, чтобы меня никто не стал слушать, да еще и пытались отфутболить, как надоедливого паршивого котенка. Это уже слишком.

Если бы меня выслушали два месяца назад, они бы не наделали столько ошибок. И дизайн машины был бы уже готов. А так потеряли два лишних месяца. Если я здесь уже не нужна, я уеду, чтобы не мешать и не видеть этого всего.

А то у меня все внутри закипает от негодования. Первооткрыватели — хреновы! — подчеркнула я последние слова с издевкой и злобой в голосе. Со мной давно не происходило таких приступов злости.

Даже Олег, удивленно уставившись на меня, спросил:

— Я тебя такой еще не видел и не знаю. Это же надо, как тебя разозлили! Кто это тебя так?

— Я не буду говорить сейчас. Соберешь собрание, тогда при всех и скажу. А то возомнили: «изобретатели» — опять же с такой же издевкой в голосе продолжила я.

В этот момент я была очень зла. Внутри у меня все кипело.

— Это же надо! Когда я поняла, что меня — никто и не собирается слушать, тогда только я обратилась к тебе. Сколько мы времени впустую потеряли? — расстроено продолжила я, не обращая внимания на своего собеседника.

— Да. Это не работа! Что это за команда такая, в которой порядок исчезает? — согласился с моими доводами Олег, и, набрав номер телефона секретаря, сказал:

— Завтра к десяти всем в зал, на собрание. Предупредите! — и сразу же отключился, не собираясь выслушивать какие-либо возражения.

— Ну, я пойду, ладно? А то столько злобы зря не проходит. А я уже закипаю. Ты не представляешь, как я зла?! Надо остыть, да и отдохнуть пора уже, — немного успокаиваясь, сказала я.

— Ты мне рисунки оставишь? — спросил меня Олег, пытаясь видимо перевести разговор на другую тему.

— Конечно! Просмотри их. Мы ведь для тебя, их рисовали. Он хорошо сумел это сделать, как я видела. Пусть попробуют сделать чертежи из набросков. Пойду я! Спокойного вечера и ночи! — закончила я.

— И тебе: спокойной ночи — улыбнулся мне Олег. Он еще что-то хотел, видимо сказать, но, видя в каком я состоянии, махнул рукой и мы разошлись до завтра.

Наступило долгожданное завтра.

Было теплое солнечное утро, тихое и красивое. Пели лесные птички. Правда я не разбиралась, какие? Хотя и жила последние пять лет почти все время в лесу. Я просто к ним никогда не прислушивалась. Некогда было, А сегодня почему-то услышалось все это. Как красиво! А мы не замечаем такой красоты! Совсем заработалась. Я полюбовалась лесным пейзажем. Нет! Как все-таки хорошо. Ни шума машин, ни гама людей, и такой чистый воздух!

Я пошла, умылась, оделась и села позавтракать. Поднявшись из-за стола, посмотрела на часы. Было уже без десяти десять, и тогда только вспомнила, что через десять минут у нас собрание.

Быстренько закрыв дверь, я помчалась в зал заседаний.

В него я уже входила под бой часов, которые находились в холле. О, по мне можно проверять часы! Я легко вздохнула, услышав этот звук, так как не в моем характере — опаздывать. Для меня самой это просто чэпэ. Я потом себя буду с неделю, не меньше, казнить за то, что опоздала.

А так — все нормально. Я успела, Олег меня заметил, и начал, сидя в президиуме:

— Мы здесь собрались по одному очень важному вопросу. Хочу спросить: Как у нас подвигаются дела с работой? Кто сейчас руководит ею? Поднимитесь, пожалуйста, отчитайтесь!

С середины зала поднялся мой обидчик, которого я на территории видела всего три раза почему-то. Звали его: Леонид Николаевич (так он требовал себя называть).