Станислав Грабовский - Очень гадкая книга

— Через четыре месяца, — сказал «седой», — мы запустим операцию по выжиганию этой раковой опухоли в нашем организме. Это будет невиданная до сегодняшнего дня операция, неслыханное сражение. Бог, видимо, оставил нас. Он давно должен был выжечь нас, затопить, навести мор — ничего из этого не происходит. А только всё хуже, хуже и хуже. Ты — солдат. Солдат, который должен будет отправиться в этот мир, чтобы подготовить почву для искоренения мракобесия из нашей цивилизации. Вот — уготовленное тебе. Смотри. С этим ты будешь иметь дело. Сможешь сделать что-то, размером хотя бы с молекулу, чтобы остановить это безобразие, и уже будет что-то. Пошли.

Мы оставили кабинет, где сидело около сотни таких сотрудников, занятых каждый у своего компьютера аналогичным делом.

Проходя мимо кофейного аппарата, он сделал нам по кофе. Я попытался ловко ухватиться и перенять пластмассовый стаканчик из его руки, потому что он взял его так, что, по идее, должен был ошпаривать руку. Но он продолжал удерживать его, и не отпускал, и уставился мне в глаза.

— Как ты? — спросил он.

Я удвоил усилие, чтобы избавить его от обжигания руки, и ловчее попытался перехватить стакан, думая, что ему теперь совсем горячо, но он даже не менялся в лице.

— Как ты? — повторил он вопрос.

А я уже был более-менее, вот что.

— Откуда финансируется организация? — спросил я.

— Здесь маленький нюанс: восемь десятых стран мира принимают какие угодно позы, лишь бы угодить стране под номером один, но это две десятых населения земли. Поэтому восемь десятых стран мира ведут мракобесную политику, а восемь десятых населения земли против этого мракобесия. Возьмём наши Европейские Соединённые Штаты. Можно подумать, что клоунада. Сколько и что говориться, а что делается? На самом деле клоунов у нас, как и везде, тысяч тридцать на двадцать пять миллионов жителей. Поэтому, слухи в отношении нашего мира, как о субстанции не без добрых людей, сильно приуменьшены.

— Ты что-то говорил о солдате. Мне не показалось, что ты вкладывал в это слово какой-то посторонний смысл?

— Нет, не показалось, ты будешь таким солдатом. Вернее сержантом.

— Сержантом?

— Это будет твой позывной.

— Ладно, давай приступим ко всему, что меня к этому «сержанту» приведёт. Я готов, прямо сейчас.

— Это и хорошо. Это-то от тебя сегодня и потребовалось бы. Потому что со временем у тебя проблема. Тебе предстоит за несколько месяцев освоить то, чему здесь ребята уже учатся от трёх до пяти лет. Пошли.

Так я оказался членом этой тайной организации. Хотя — нет. Было ещё кое-что, о чём сейчас.

Для начала Седой (а это оказался его позывной) провёл меня ещё по нескольким людям, которые занимались сбором информации о том доме, с которого увезли детей. Это дом, где жила семья Ночка. Они должны будут стать моими подопечными (так что, не просто так мне дали подслушать разговор между одним из членов этого дома и их клиентом — это меня уже стали подготавливать к тому, что меня ждало). Мне дали подглядеть, подслушать, и таким образом ознакомится с жизнью, работой и досугом членов этой семьи. Я увидел статистику их продаж (речь, конечно, о торговле детьми). Мне дали посмотреть, как они добывают детей, как воспитывают, рекламируют и сбывают.

По мере знакомства с теми, с кем мне предстояло в дальнейшем иметь дело, во мне всё больше росла решимость; но ещё более примечательным становилось для меня то, что зародившийся в глубине моего существа, а теперь заполняющий, разрастающийся по всему мне, будто полип, какой-то непонятный свинец волновал мою душу намёком на такое прекрасное явление, как предназначение. Прошлое померкло, будущее определилось, я, наконец, ступил на свой путь, на ту стезю, которую мне уготовила судьба — было ощущение, будто только что я установил последний элемент пазла. Кто-то сказал, что мы все гуси, которых откармливают, чтобы в тот или иной праздник призвать к столу в виде жаркого. Я очень сторонился этой мысли, я боялся, что это может оказаться справедливым утверждением и в отношении меня, без возможности повлиять на изменение такого порядка. Но теперь я мог с уверенностью сказать, что участь такого гуся пролетит мимо меня, как тот самый гусь, а я, видимо, окажусь поваром, который приготовит к столу много таких гусей. Хотя… Еще, как говориться, не вечер. А ну — я где-то сдам? А ну — не устаю, сбегу, испугаюсь, сломаюсь в конце концов? Вдруг подведу, подставлю? Всех. Всю организацию. Я всегда ненавидел себя в такие моменты. В моменты, когда я начинал предполагать развитие событий по негативному сценарию. Потому что в четырёх случаях из пяти так и происходило.

Что же от меня требовалось? Изучить то-то и то-то, постоянно отслеживать тех-то и тех-то, а потом, по команде, нас отправят на физический сбор информации, а отчасти, на искоренение недоказуемого.

Мне сказали, что дело моё в полицейской системе замнут; но всё равно, на поверхности мне лучше будет появляться, слегка меняя внешность, под чужим именем, и вообще, осторожность не помешает. Мне сказали, что я смогу посетить своих жену и сына, но не раньше, чем через месяц, когда выработаю иммунитет к пыткам, и если у меня будет время, потому что с этим, как мне часто подчёркивали, у меня проблемы (я этому внутренне улыбался всегда; может попытка внушения мне, таким образом, какой-то запредельной значимости моей персоны, что даже не умещалось у меня в воображении, приводило к такой нервной реакции?). И, наконец, когда станет известно что-то определённое о моей дочери, мне предоставят всю информацию, и с вызволением её мне помогут. О чём, кстати, я, конечно, не упустил случая спросить. Мне теперь стало удивительно, и где-то изнутри даже стал подкрадываться гнев, что мне до сих пор ничего о ней не сказали. На что получил ответ, что животное-монстр, против которого мы выступаем, тоже не дурно и не глупо, если не сказать больше. Пользуясь возможностями государственного аппарата и его потенциалом, педофилическая система огородила себя тысячами аналитиков и высоких специалистов, усилия которых денно и нощно направлены на создание увёртливой, и постоянно меняющейся среды, в которой двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю можно красть и официально изымать детей, прививать им сексуальное воспитание и растлевать их. Или уничтожать их, если они не справляются с тем, что от них требуют. Что-что, а недооценивать наших врагов — было последнее, что следовало допустить. Тяжелейшие условия для работы. Мы принимали, как погрешность, что можем недооценить своих врагов или переоценить себя, результатом чего станет наше поражение, но прилагаемые усилия, технологии, наш интеллектуальный потенциал, вера и самоотдача вселяли в нас надежду, что мы идём серьёзным и правильным путём. В конце концов, для большинства из нас уже нечего было терять. Так что, даже если мы проиграем, мы погибнем гордыми, и гордиться будут нами те, кто нас знал. В этом случае можно бросаться голой грудью на арматуры.