Андрей Газаев - Исход

Сергей снова предложил Деду воды, и на этот раз он не отказался. А машина, тем временем миновала развилку на Ставрополь. И двинулась в сторону того самого моста, через реку Кубань, на котором и случилась самая первая авария, шестого июня. И не вдалеке, от которого, сидел на коленях Дед, ошеломленно разговаривая с мальчишкой Григорием.

— Уже к концу четвертого дня, военные наладили автобусные конвои в Пыть-Ях, это ближайшая к Хантам, станция железной дороги. Что уж там придумали военные, и какую технику цепляли в качестве локомотивов к вагонам, мне неведомо. Использовали все что можно, и пассажирские, и грузовые вагоны, и открытые платформы. Говорят, даже хопперы пошли в дело. Военные заваривали им разгрузочные люки, резали в бортах проемы, забивали днище тряпьем или опилками и сажали людей.

Дед нажал кнопку и на пару сантиметров опустил дверное стекло. Прохладный, сырой воздух ворвался в салон и принес с собой немного облегчения.

— Все это время я находился в Хантах. Я сходил с ума от волнения за Свету и Надю, но ничего не мог поделать, связь была мертва также как и все остальное. Да и телефон давно сел, без подзарядки. Чтобы не свихнуться, я вызвался в бригаду добровольцев. Мы помогали военным собирать людей, прочесывали уже пустые кварталы в поисках потерявшихся или мародеров. Да много чего мы делали. И это здорово отвлекало меня от тяжелых мыслей о доме.

— Первыми эвакуировали женщин и стариков?

— Да, женщин и подростков, кто уже перешел рубеж шестнадцати лет, а значит, не исчез в белой вспышке, но и не достиг двадцатилетия. Потом всех, кто старше пятидесяти лет и всех инвалидов. Сложнее всего было с пациентами больниц, а таких после нескольких дней хаоса было очень и очень много. С теми, кто не мог передвигаться самостоятельно, с теми, кто находился в реанимации и еще жил, после отключения всех приборов.

— Погибших было много?

— Слишком много. Аварии, самоубийства, драки на почве сумасшествия, стрельба из охотничьих ружей. Да и тех же мародеров расстреливали на месте, без суда и следствия. Хоронить было некогда, да и эвакуация забирала все людские силы. Так что трупы просто сжигали. У меня в горле до сих пор стоит этот запах, кажется, беспрерывно висящий в воздухе.

Машина остановилась, но Сергей не стал глушить мотор и включил внутреннее освещение. И только тут Дед увидел, что его друг стал седым. Полностью. И что в его глазах, на осунувшемся лице, затаилась бесконечная усталость.

— Бог мой! Серега! Да ты же весь седой! Это ты там? — Дед неопределенно махнул рукой, указав куда-то за спину.

— Там, — друг понуро покачал головой. — Параллельно эвакуации по железной дороге, вся военная техника, на которой хоть как-то можно было везти людей, ходила в Тюмень и обратно. Под конец в ход пошли даже танки. Военные варили из арматуры крепления, сажали на броню полтора десятка человек и вперед.

Дождь за окном понемногу стал усиливаться. Сергей прервался и включил дворники. И Дед сразу понял, зачем. Их привычные движения не только смывали капли дождя с лобового стекла. Они еще отгоняли прочь ощущение ужаса, пропитавшего бесконечную ночную мглу.

— Я покидал город уже к исходу третьей недели, с последней группой. Все остававшиеся на ходу автобусы забили до отказа, и мы рванули вперед, колонной в несколько десятков машин, плюс военные заправщики. Я не знаю почему, но мы гнали, как сумасшедшие. Без оглядки. Может это страх умирающего города подгонял нас, я не знаю. Это необъяснимо. Но мы драпали оттуда сломя голову. И едва ее действительно не сломали.

Дед вопрошающе посмотрел на друга, ожидая продолжения. И оно последовало.

— Битком набитый «Икарус». Идет уже третий или четвертый час бешеной гонки. Я стою у лобового стекла, рядом два солдатика, лет девятнадцати, сопровождающие. Уставшие, измученные морально и физически люди, молчат. И вдруг, в этой тишине раздается уже давно забытый звук мобильного телефона. Мне показалось, что тишина в тот момент, мгновенно стала плотной, как кисель. Я сначала не понял, откуда идет звук, но потом увидел, как ошеломленный водитель достает из внутреннего кармана пиликающий телефон и в недоумении пытается протереть пальцем экран.

— И что?! Исчезает в белой вспышке?! — Дед почувствовал, как зашевелились волосы на голове.

— Да! И спасибо тому солдатику, что опомнился первым. Мертвой хваткой вцепился в руль и заорал истошно: «Водилу! Быстрей! Кто умеет водить автобус?!» Я в тот момент, вообще ничего не думал, не соображал, действовал как на автомате. Да и стоял я ближе всех. Вот и представь: перегруженный «Икарус» прет на скорости за сотню, мальчишка в форме, отчаянно изогнувшись, удерживает руль. А я лезу на опустевшее водительское кресло через его руки. Как мы не слетели с трассы под откос и не разбились, я не знаю. Да и какими молитвами я потом много часов гнал этот старый автобус, я тоже не ведаю.

— Охринеть, — только и смог выговорить потрясенный Дед.

— Я был тогда как робот, одни встроенные рефлексы. Но приспособился к этому тяжелому сараю быстро. Потом была Тюмень, но в нее нас не пустили, там тоже шла эвакуация. Заправившись и пару часов отдохнув, мы двинулись на Челябинск. И когда мы туда приехали, я заснул, наверное, в следующую секунду после того, как заглушил двигатель. Прямо за рулем. А потом я уже самостоятельно добирался до дома. Больше месяца. Уфа, Самара, Саратов, Волгоград. Но там уже было немного легче. Ни денег, ни еды. Но мир не без добрых людей.

Сергей повернулся и посмотрел деду прямо в глаза.

— Полторы недели назад я прибыл домой. И вот я здесь, сижу перед тобой, Саня. Хотя, ты ведь теперь уже не Александр? Ты теперь Дающий Дорогу. Или, как зовут тебя ушедшие, Дед.

Все еще не отошедший от рассказа, Дед, воспринял эту новость молча. Да и зачем что-то спрашивать? Все, что надо, друг расскажет сам. А Сергей, помолчав немного, вымученно улыбнулся и продолжил:

— Поздней ночью, измученный, грязный, в порванной одежде я наконец, добрался домой. Последние километры я бежал со всех ног, задыхаясь и едва не падая. Разумом я понимал, что шансов увидеть дочь, у меня немного. Но какая-то часть сознания упрямо отказывалась принимать это. И по большому счету, я надеялся, что хотя бы Света окажется живой.

Сергей отвернулся, и стал что-то доставать из заднего кармана брюк, тихонечко шмыгая носом, и пряча повлажневшие глаза.

— Я чуть не убил себя в том пустом доме. Чуть не сгорел, к чертовой матери. Я ворвался в пустые, темные комнаты и кинулся к кровати дочери. Пусто. Все еще отказываясь верить, я заскочил в нашу комнату, но диван тоже оказался пуст и холоден. Но мое сознание отказывалось верить. Я был как в забытье каком-то. Кинулся на кухню, схватил салфетки и спички, и стал жечь их в комнатах, пытаясь добыть хоть немного света. В общем, опомнился я только когда покрывало на диване начало разгораться и едкий дым уже наполнил комнату. Я кое-как потушил его, но оно продолжало тлеть. Тогда я выкинул его во двор, на холодный бетон. А потом зашел в нашу комнату и опустился на пол. Сколько я лежал там, в полном отупении, я не знаю, но спасительный сон уберег меня от сумасшествия.