Франсуа Делоне - Нельзя оставаться людьми

Повисла пауза. Снаружи глухо доносился цокот копыт, тихо поскрипывал деревянный фургон, изредка вздрагивая на неровностях дороги. Диппель продолжал витать в облаках, склонив голову набок и устремив взгляд в потолок. Альдонса, сидя на полу клетки, насупленно молчала, глядя в пол.

Лурас заметил, что на Альдонсу этот разговор произвел впечатление. Маска равнодушия плохо скрывала ее чувства. Вопрос о детях тревожил. Она желала им счастья. Мысли о горькой судьбе детей жгли душу. Это было видно и по колючим взглядам, которые она бросала то на Лураса, то на Диппеля, и по углубившемуся дыханию. Испанцы не умеют скрывать чувства, у них всё наружу.

Альдонса посмотрела Лурасу в глаза и спросила:

— Вам самому не кажется глупой Ваша проповедь? Вы призываете не рожать. Но если не будет потомства, человечество умрет. Вы призываете человечество к смерти? Вы против человеческого блага?

— Да рожайте на здоровье, дорогая донна Альдонса. Рожайте! Только не надо нам говорить о счастливой судьбе потомства. Сами, пожалуйста — верьте. Но нам не надо говорить, что женщина, родив, сделала что-то хорошее, что подарила новое существо миру, что принесла кому-то счастье. Никому никакого счастья она не принесла! Нам не надо это говорить, мы в это не верим, — сказал Лурас.

— Способность рожать заложена природой, дон Лурас. Хотите верьте, хотите нет, — ответила Альдонса.

— Опустим физиологию. Да, бывает, что рожать приходится против желания. Я говорю именно про желание рожать. Почему рожать — хочется? Хочется, потому что так воспитаны. Вас так воспитали окружающие. Это влияние культуры. Это уже не инстинкт. Вдумайтесь! Уже не инстинкт! Не надо упрощать свои желания до животного реактивного поведения. Это уже культурное влияние. Вы хотите счастья детям. Вы обманываете себя, что всё у них будет хорошо. В этом проявляется Ваша культура. А мы не обманываем себя, хорошо будет детям или плохо — нам без разницы.

Лурас несколько потерял контроль над эмоциями. Разговор скатывался в личное пространство, задевал тонкие струны. Но если пытаешься вывести собеседницу на душевную беседу, то приходится раскрываться самому. Теперь становилось тяжело противиться тому, что идет изнутри. Слова, будто сами, выходят изо рта, с легкостью преодолевая нежелание их говорить. Так всплывают пузыри воздуха, которые пытаешься задержать ладонью под водой — воздух всплывает, не замечая преграды из ладоней.

Но Лурас продолжил:

— Есть разные культуры. Ваша культура досталась Вам от короткоживущих. Они стареют и дохнут. Суровая правда такова, что если не рожать, то быстро вымрут. Кто не рожал, тот давно вымер. Остались те, кто рожал. Эти культуры выжили. Так у коржей. А нашу мы произвели уже сами. Нужды в потомстве не стало и нет нужды в теплых чувствах. Обе культуры могут существовать. Вы же видите, что мы со своей культурой существуем? Вы верите в счастье детей, в благо для человечества, а мы не верим. Вот и всё, и не надо никаких слов больше. Тем более про благо для человечества.

Альдонса оживилась, вероятно уловив нотку горечи в словах Лураса. Глаза блеснули в тусклом свете светильников.

— Вот как?! Вас расстраивает благо человечества? — спросила она с вызывающей насмешкой.

— Меня расстраивает его отсутствие, дорогая донна Альдонса. Конец виден. Через миллиард лет Солнце раскалится и поджарит нашу планету. Океаны выкипят. И все, кого вы нарожали, все те, кому Вы желаете добра, все сварятся. Кастрюля уже стоит на плите. А мы в ней — лишь креветки. И ничего нельзя сделать.

Альдонса задумалась. Игривый боевой задор улетучился, плечи опустились. Есть вещи, понятные всем, задевающие всех. Такие вещи объединяют. Действительно, ничего нельзя сделать с Солнцем. И думая про это, чувствуешь, как стирается грань разногласий с непримиримым врагом. Вы попали в общую кастрюлю, вас объединяет общая беда. Вы все чувствуете, как над вашей компанией склоняется огромная костлявая Судьба и обнимает всех сразу. Враг перестает быть врагом, начинаешь чувствовать к нему расположение, сострадание.

— Страшно жить с такими мыслями, дон Лурас. Думайте лучше о чем-нибудь хорошем, — тихо произнесла Альдонса Лоренцо.

— Вот именно. Всё, что нам всем остается — это думать о хорошем и не допускать дурные мысли, — поникшим тоном ответил Лурас.

Диппель встрепенулся на своей лавке и вмешался в разговор. Хриплый голос нарушил трогательную траурную грусть, чуть было не утвердившуюся в беседе:

— Ну нет, господа, не всё! Есть еще трансцендентный, сверхъестественный мир. Надо только научиться с ним обращаться. Найти подход.

— А! — отозвался Лурас, стряхивая неприятное переживание о неминуемом конце света. — Я так и знал, сеньор Диппель, что Вы собираетесь проковырять дыру в потусторонний мир и убежать от смерти. Для этого Вам и эксперименты!

Лурас кивнул на донну Альдонсу — вот кто поможет в трансцендентных опытах Диппеля.

— Ничего не получится, — сказала Альдонса.

— Это мы еще посмотрим, — потирая ладони, ответил Диппель. — Вот если не попробовать, то точно не получится.

Атмосфера оживилась, очарование единением улетучилось, каждый вспомнил свою роль и где находится. Альдонса снова нахохлилась, Лурас распрямил спину. По крайней мере теперь можно быть уверенным, что Альдонса Лоренцо переживает за детей, что она носитель культуры коржей. И её дети, которые сейчас взрослые несты, воспитаны в тех же семейных традициях. А это значит, что можно делать выводы о стратегии противника. Можно прогнозировать поведение этой семейки. Самое важное в теории игр — знать стратегию противника, уметь угадывать его реакцию. Всё остальное уже дело техники, уже акт Игры.

Игра еще не выиграна, еще можно проиграть, но правила Игры уже понятны. Уже понятно, что детишки обязательно постараются освободить маму, что Блён будет пытаться облегчить ее страдания. Это значит, что все они готовы пожертвовать своей жизнью во имя большой светлой идеи. В общем, это уже многое значит. И то, что Блён, сын донны, допустил казнь Авасио, сына кардинала Лураса, — тоже кое-что значит. Лурас улыбнулся и подмигнул Альдонсе. А сеньор Диппель от избытка радостного чувства, подскочил, ухватился за решетку и, энергично дергаясь всей рыжей тушей, будто пытаясь расшатать, прорычал что-то нечленораздельное и нетерпеливое:

— Ыыыы! Рррр-а!

Когда выплеск дикой эмоции Диппеля закончился и тот снова сел на лавку, Лурас, хмыкнув, заметил:

— Хорошо тебе, Диппель. У тебя потусторонний мир. Есть куда после смерти отправиться.

— Все туда отправимся! — отозвался Диппель, щерясь на Альдонсу и быстро-быстро сжимая пальцы в кулаки и разжимая обратно.

— Ты опытами своими живешь… Донна Альдонса в детях души не чает…