Дэн Симмонс - Троя

— Ее нельзя переставить. — Ученый возвысил голос, превозмогая сумасшедшее биение сердца. — Пенелопа сказала, у ложа есть особый признак. Дескать, когда ты строил дворец, то не стал корчевать огромную, прямую, словно колонна, оливу, которая пышно росла в ограде, а окружил дерево каменной стеною и принялся возводить вашу спальню. Потом ты срубил вершину, вытесал брус на оставшемся пне, остругал его медью точно, по шнуру проверяя все, и сделал подножье кровати. Вот что велела передать твоя жена, дабы ты поверил нашим словам.

Целую минуту Одиссей молча смотрел на чужака. Потом вложил меч в ножны и произнес:

— Выкладывай, сын Дуэйна. Да побыстрее. — Он покосился на провисшее небо и грохочущий Олимп.

Внезапно три десятка шершней и военно-транспортных кораблей рассерженным роем пролетели через Дыру, спасая моравеков и их боевую технику. На марсианскую почву посыпались звуковые удары, вынудив бегущих людей пригнуться в страхе и закрыть руками головы.

— Отойдем-ка к небесной машине, сын Лаэрта. Эта новость не для чужих ушей.

Мужчины пошагали сквозь суетливый, кричащий поток отступающих — туда, где черный шершень пристроился в ожидании, выбросив насекомоподобные шасси.

— Ну же, не тяни! — Крепкая длань героя до боли сжала плечо собеседника.

Тем временем европеец связался с Мепом Эхуу по личному лучу.

— У вас есть тазер?

— Да, сэр.

— Отключите Одиссея и погрузите его в машину. Поручаю вам управление. Мы сейчас же улетаем на Фобос.

Роквек небрежно коснулся плеча Лаэртида. Сверкнула искра, и бородач повалился прямо в шипастые, зазубренные руки солдата. Меп Эхуу оттащил потерявшего сознание мужчину на борт, запрыгнул следом и включил сопла.

Манмут огляделся — похоже, ахейцы не заметили, как у них на глазах среди бела дня похищают знаменитого героя, — и вскочил в открытую дверь.

— Давай сюда, Хокенберри. Еще секунда-другая, и Дырка захлопнется. Любой, кто застрянет на этой стороне, останется на Марсе навечно. — Он кивнул на вулкан. — Правда, если эта штука рванет, здешняя вечность займет считанные минуты.

— Я не с вами, — произнес мужчина.

— Не глупи, Хокенберри! — прокричал маленький моравек. — Смотри, все ахейское начальство — Диомед, Идоменей, Тевкр, Аяксы — мчится к Бране как угорелое.

— Только не Ахиллес, — ответил ученый, приложив руки ко рту для громкости.

С неба огненным градом сыпались искры, барабаня по крыше летательного аппарата.

— Ахиллес потерял рассудок, — проорал Манмут. А про себя прикинул: — Может, и этого шарахнуть тазером для верности?

Словно прочитав его мысли, Орфу вышел на связь по личному лучу. Европеец забыл, что по-прежнему передает изображение и звук в режиме реального времени как на Фобос, так и на «Королеву Мэб».

— Не надо его отключать , — предупредил гигантский краб. — Мы у профессора в долгу. Пусть сам решает.

— Да пока он будет раздумывать, десять раз умрет!

— Хокенберри уже знаком со смертью, — напомнил иониец . — Может, он по ней соскучился.

Манмут попытался еще раз:

— Ну давай, дружище, запрыгивай! Ты нам очень нужен, Томас.

Схолиаст удивленно заморгал, услышав свое имя. Потом покачал головой.

— Разве ты не хочешь опять увидеть свою Землю? — закричал моравек.

Почву сводили судороги марсотрясения, и шершень трепетал на черных шипастых лапах. Вокруг явно сжавшейся Брано-Дырки клубились тучи пепла и серы. Неожиданно Манмут понял: задержи он друга еще хоть на одну минуту — и тому не останется иного выбора, кроме как полететь с ними.

Но человек отступил назад и указал рукой на остаток отступающих аргивян, на павших амазонок и конские трупы, на далекие стены Илиона и сражающиеся армии, уже еле видные через подернувшуюся рябью Дыру.

— Я заварил всю эту кашу, — горько сказал он. — По крайней мере помог заварить. Останусь и буду расхлебывать вместе со всеми.

Маленький европеец тоже ткнул манипулятором в сторону Браны, за которой бушевала кровопролитная война.

— Троя обречена, Хокенберри. Силовых щитов и воздушного заслона больше нет, убраны даже антиквит-поля.

Мужчина улыбнулся, прикрывая лицо от падающих углей и пепла.

— «Et quae vagos vincina prospiciens Scythas ripam catervis Ponticam viduis ferit escisa ferro est, Pergannum incubuit sibi», — продекламировал он в ответ.

— Ненавижу латынь! — возмутился про себя Манмут . — И схолиастов — тоже… — А вслух прокричал: — Опять Вергилий?

— Сенека! — откликнулся ученый. — «И те, что с кочевыми рядом скифами над Понтом скачут толпами безмужними. Мечами разоренный, наземь пал Пергам…» [53] Перев. С. Ошерова. Ну, ты понимаешь, Илион, Троя…

— Забрасывай свою задницу на борт, Хокенберри! — гаркнул моравек.

— Удачи, Манмут. — Человек отступил еще дальше. — Передай привет Земле и Орфу, мне будет недоставать их обоих.

Он развернулся и неспешной трусцой пробежал мимо Ахилла, скорбящего над мертвой амазонкой и покинутого живыми товарищами, после чего, как только шершень сорвался и, лавируя, улетел в далекий космос, припустил со всех ног. Брана таяла на глазах.

Веками в Ардис-холле царил субтропический зной, и вот настала зима. Снег еще не выпал, но уже обнажились окрестные леса, и только самые упрямые листья продолжали держаться черенками за ветки. Теперь даже после запоздалого рассвета в тени огромного особняка целый час не таял иней. Каждое утро Ада смотрела, как солнечные лучи понемногу стирали со склонов западной лужайки сверкающую белую краску, лишь перед самым домом оставляя узенькие искристые полосы. По рассказам пришельцев, тихую гладь речушек, пересекавших дорогу к факс-узлу, как и сам узел, расположенный в миле с четвертью от Ардис-холла, затягивала хрупкая корка льда.

Нынешний день был одним из самых коротких в году; вечер подкрался рано, пришла пора хозяйке зажигать бесчисленные свечи и керосиновые лампы. Невзирая на пятый месяц беременности, движения молодой женщины дышали завидным изяществом. Старинный особняк, возведенный восемь столетий назад, еще до Финального факса, до сих пор сохранял дух радушного уюта. Две дюжины растопленных каминов, пламя которых веками развлекало и радовало взоры гостей, сегодня по-настоящему обогревали большую часть из шестидесяти восьми комнат. Для остальных же Харман, отыскав в «проглоченных» книгах нужные чертежи, соорудил особые печи, окрещенные почему-то «франклиновскими». [54] Бенжамин Франклин проводил эксперименты с электричеством и изобрел громоотвод; кроме того, ему принадлежат самые разные изобретения — от музыкальных инструментов до бифокальных очков и высокоэкономичной «франклиновской печи» (прообраза российской «буржуйки»). Они так жарили, что, поднимаясь по лестнице, разморенная Ада почти клевала носом.