Дэн Симмонс - Троя

На третьем этаже она помедлила у большого окна в конце коридора. В угасающих зимних сумерках за гравитационно-искаженными стеклами перед нею, застилая вид, но успокаивая сердце, возвышалась темно-сизая стена частокола, уходящего вниз по южному склону. Пожалуй, впервые за тысячи лет земные леса вновь начали падать под ударами людей-дровосеков, подумалось молодой женщине. Частокол окружал Ардис-холл по всему периметру, местами подступая к дому на тридцать ярдов, а кое-где удаляясь от него на добрую сотню. По углам вздымались дозорные башни, тоже из дерева, и еще больше лесных великанов было повалено ради того, чтобы превратить летние навесы в дома и бараки для новых пришельцев, искавших убежища в Ардис-холле.

«Где же Харман?»

Ада часами гнала от себя назойливую тревогу, находила дюжины различных занятий, чтобы отвлечься, и вот осталась наедине со своим беспокойством. Ее любовник — сам он предпочитал устаревшее прозвание «супруг» — ушел ни свет ни заря вместе с Ханной, Петиром и Одиссеем, который отныне величал себя Никем. Друзья запрягли в дрожки быка и отправились прочесывать луга и чащи за десять миль и далее от реки — искать разбежавшийся скот, а также охотиться на оленей.

«Почему их до сих пор нет? Харман обещал вернуться дотемна».

Спустившись на первый этаж, Ада решила заглянуть на просторную кухню. Когда-то здесь бывали разве что сервиторы, да время от времени войниксы приносили оленей, которых забивали в охотничьих угодьях. Теперь тут кипела жизнь. Эмма и Реман составляли меню (в одном только Ардисе ужинали сразу полсотни человек), под их началом работала целая дюжина помощников и помощниц: выпекали хлеб, готовили салаты, жарили мясо на вертеле в огромном старом очаге. Вокруг бурлила творческая суматоха. Еще немного — и на длинном накрытом столе появится горячая пища.

Эмма встретилась глазами с вошедшей.

— Вернулись уже?..

— Нет еще. — Хозяйка особняка улыбнулась, напустив на себя беззаботный вид.

— Скоро вернутся, — сказала подруга, похлопав ее по руке.

Ада не впервые мысленно подивилась, почему это люди считают себя вправе сколько угодно похлопывать и гладить беременных. Нет, она не злилась, потому что любила Эмму, и все-таки…

— Куда они денутся, — пожала плечами будущая мать. — Лишь бы раздобыли нам побольше оленины да пригнали обратно хоть четырех бычков. А лучше — пару коров и пару быков.

— Молоко нам не помешает, — согласилась Эмма и, снова пошлепав подругу по руке, возвратилась к очагу заниматься своими обязанностями.

Ада незаметно ускользнула наружу. От холода у нее на миг перехватило дыхание; молодая женщина укутала шею и плечи теплой шалью, которую носила с собой. После жаркой кухни ледяной воздух покалывал щеки точно иголками. Ада постояла на пороге, давая глазам обвыкнуться с вечерним полумраком.

«А катись оно все…»

Подняв левую руку, она в пятый раз за последние два часа попыталась вызвать дальнюю сеть, вообразив зеленый треугольник внутри желтого круга. Над ладонью послушно возник синий овал, но голографические картинки по-прежнему смотрелись нерезко и были до неузнаваемости испещрены помехами. Харман как-то предположил, что эти временные трудности в работе дальней, общей сети и даже простой поисковой функции не имели связи с человеческими телами («Наноаппараты у нас по-прежнему в крови», — пояснил он со смехом), зато загадочным образом зависели от спутников и передатчиков-астероидов полярного либо экваториального кольца, возможно даже, от ежевечерних метеоритных дождей. Ада подняла глаза на вечереющее небо. Над головой вращались пересеченные крест-накрест полосы света, составленные из тысяч мерцающих тел. Почти двадцать семь лет их вид обнадеживал молодую женщину: как же, ведь именно там находился гостеприимный лазарет, где каждые два десятка лет обновлялись человеческие тела, оттуда же «посты» наблюдали за людьми, которым суждено было вознестись к небесам, прожив на Земле Пятую-и-Последнюю Двадцатку. Но теперь, после странствий Хармана и Даэмана, обитатели Ардис-холла знали, что кольца совершенно безлюдны и грозят бедой. Последняя Двадцатка оказалась ложью многих столетий. На самом деле Финальный факс поставлял свежую человечину некоему каннибалу по имени Калибан.

Падающие звезды — вернее, обломки орбитальных объектов, разрушенных восемь месяцев назад не без помощи кузена и возлюбленного Ады, — чертили небосвод с запада на восток, но это был уже слабенький метеоритный дождик по сравнению с ужасающей бомбардировкой первых недель после Великого Падения. Женщина задумалась о значении этого слова, прочно вошедшего в обиход за несколько месяцев. Что же оно означало? Только ли то, что с неба сыпались осколки орбитального астероида, взорванного по воле Просперо при участии Хармана и Даэмана, или отключились безотказные прежде сервиторы, или вырубилась электрическая сеть, или перестали нести верную службу войниксы, бежавшие из-под человеческой власти в ту самую ночь… В ночь Падения? Пожалуй, тогда рухнуло все — не просто небо, а целый мир, каким его знали современники Ады и многие поколения людей старого образца из прошлых четырнадцати циклов по пять Двадцаток.

К горлу снова подступила тошнота, заставляя припомнить первые три месяца беременности. Однако «положение» было вовсе ни при чем: женщину мутило от беспокойства. Голова трещала от напряжения. «Отменить», — приказала Ада, и окно дальней сети погасло. Она попробовала общую сеть. Бесполезно. Может, обыкновенная поисковая функция?.. Но нет, четверка слишком удалилась, чтобы хоть кто-нибудь подал красный, зеленый или янтарный сигнал. Женщина отменила все функции разом.

Любопытно, что их возвращение вызвало у нее настоящую жажду по чтению. Кстати, в окнах библиотеки по-прежнему горел свет и покачивались головы «глотающих». Аде хотелось оказаться там со своими друзьями, скользить ладонями по корешкам новых томов, смотреть, как золотые буквы текут по рукам прямо к сердцу и разуму. Правда, за этот короткий зимний день она успела «проглотить» пятнадцать увесистых томов, и от одной лишь мысли о продолжении дурнота резко усилилась.

«А ведь беременность очень похожа на чтение — по крайней мере на „глотание“ книг, — подумала будущая мать и, весьма довольная сравнением, принялась его развивать: — Оно тоже наполняет переживаниями и реакциями, к которым человек не готов. Чувствуешь себя слишком наполненной, уже не совсем собой, и начинаешь двигаться к некой определенной минуте, которая переменит твою жизнь навсегда».

Интересно, что сказал бы по этому поводу Харман, беспощадный критик собственных метафор и аналогий? В животе опять замутило: нахлынули прежние тревоги. «Да где же они? А главное, он? Невредим ли мой любимый?»