Дэн Симмонс - Троя

Сикоракса встала, приблизилась к мужчине, подняла руку, словно желая коснуться его обнаженной груди, но вдруг отпрянула. Калибан зашипел и присел на корточки, выгнул спину, свесил перепончатые лапы между могучими ногами, прижав ладонями к полу, и злобно вытаращил глаза. Однако продолжал оставаться там, где ему было велено.

— Тебе известно, — мягко промолвила хозяйка, — я не могу послать сына предупредить Сетебоса-отца о Тихом.

— Мне известно, что эта… тварь… тебе вовсе не сын, — возразил Никто. — Ты создала его из дерьма и бракованной ДНК в баке зеленой слизи.

Чудовище со свистом втянуло воздух и снова зачастило свою жуткую тарабарщину. Сикоракса знаком велела ему замолчать.

— Знаешь ли ты, что твои друзья-моравеки прямо сейчас поднимают на орбиту более семисот черных дырок? — осведомилась она.

Мужчина пожал плечами.

— Не знал, но буду рад, если так.

— Откуда взялся этот груз?

— Тебе виднее. Семьсот шестьдесят восемь боеголовок с черными дырами? Есть лишь одно место.

— Невозможно, — отрезала ведьма. — Я заключила затонувшую посудину в силовой кокон около двух тысячелетий назад.

— А мы с Сейви раскрыли его больше века назад, — ответил Никто.

— Да, я наблюдала, как вы с этой сучкой возились со своими смехотворными замыслами, — произнесла Сикоракса. — Какого черта вы чаяли достичь, устраивая туринские подключения к Илиону?

— Это была подготовка, — сказал мужчина.

— К чему? — засмеялась хозяйка. — Мечтаешь устроить встречу двух человеческих рас? Это же несерьезно. Греки, троянцы и весь их род слопают ваших беспомощных «старомодненьких» и не подавятся.

Гость пожал плечами.

— Отмени войну с Просперо, а там посмотрим.

Сикоракса с грохотом опустила винный кубок на прикроватный столик.

— Оставить поле битвы престарелому выродку? — рявкнула она. — Ты, наверное, шутишь?

— Нет, — отвечал Никто. — Существо, называющее себя Просперо, выжило из ума. Дни его сочтены. Спасайся, пока и тебя не обуяло безумие. Давай покинем этот край, Цирцея. Только мы с тобой.

— Покинуть? — глухо и недоверчиво переспросила ведьма.

— Я знаю, твой остров оснащен термоядерными двигателями, а также генераторами черных дыр. Мы можем улететь к далеким звездам, выше звезд. Если вдруг одолеет скука, шагнем сквозь портал Калаби-Яу и предадимся телесным утехам в любом уголке вселенной, на любом из витков истории. Мы будем сменять века и тела подобно тому, как другие меняют одежды, будем перемещаться во времени, чтобы участвовать в собственных постельных сценах. Воздуха и еды здесь хватит на тысячу лет — даже на десять тысяч, если захочешь.

— А ты не забыл кое-чего?.. — Сикоракса встала и вновь принялась ходить. — Ты же кратковечный. Лет через двадцать мне придется кормить тебя с ложечки, а после менять замаранное белье. А уже через сорок — тебя не станет.

— Однажды ты предлагала мне бессмертие. Омолаживающие баки по-прежнему здесь, на острове.

— Но ты отверг мой дар! — воскликнула женщина.

И, схватив со стола увесистый кубок, запустила им в гостя. Никто пригнулся, однако не двинулся с места.

— Ты отвергал бессмертие снова и снова! — визжала она, вырывая на себе волосы и впиваясь ногтями в щеки. — Бросал его мне в лицо, лишь бы только вернуться к своей ненаглядной… Пенелопе … еще и еще! Ты просто насмехался надо мной!

— Сегодня я не смеюсь. Давай улетим вдвоем.

Очи красавицы сверкали дикой злобой.

— Сейчас же велю Калибану тебя сожрать на моих глазах. Я тоже похохочу, когда он высосет мозг из твоих разломанных косточек.

— Летим со мной, Цирцея, — настаивал мужчина. — Реактивируй факсы и функции, избавься от Дланей Геркулеса и прочих надоевших игрушек, и скроемся вместе. Будь, как раньше, моей.

— Да из тебя песок сыплется! — фыркнула ведьма. — Тело в шрамах, седые волосы… Почему бы мне предпочесть старика молодому и полному жизни любовнику? — Она погладила бедро и поникший пенис окаменевшего на подушках, словно в гипнотическом сне, ахейца.

— Потому что я — Одиссей, который не скроется сквозь портал Калаби-Яу через неделю, месяц или восемь лет, как этот юнец. Потому что я — Одиссей, который любит тебя.

Сикоракса издала какой-то сдавленный звук, похожий на глухое рычание. Калибан заворчал в ответ, словно верный пес.

Никто полез под тунику и вытащил из-за широкого пояса спрятанный пистолет.

Женщина замерла и уставилась на него.

— Ты же не веришь, будто эта штуковина сумеет мне повредить?

— Я взял ее для другого, — проговорил гость.

Лиловые очи красавицы обратились на застывшего молодого Одиссея.

— Не сходи с ума. Знаешь ли, какие беды на квантовом уровне повлечет подобная выходка? Даже играя с такими мыслями, ты бросаешь вызов самому Хаосу . Это нарушит круговорот событий, продолжавшийся в тысяче разных миров тысячу с лишним…

— Вот и пора все прекратить, — заметил мужчина.

Грянули шесть выстрелов, один оглушительнее другого. В голого Одиссея вонзились шесть литых тяжелых пуль. Они разворотили грудную клетку, взорвали сердце, пробили середину лба.

Тело молодого мужчины судорожно задергалось и сползло на пол. На шелковых подушках остались красные полосы, на мраморной плитке пола выросла лужица крови.

— Решайся, — проронил Никто.

Не знаю, телепортировался ли я собственными силами, без помощи медальона, либо просто перенесся вместе с богом, поскольку держал его за рукав, когда хромоногий квитировался. Да это и не важно. Главное, что я здесь.

То есть в жилище Одиссея. Как только мы с Гефестом и Ахиллесом являемся из ниоткуда, на нас обрушивается яростный лай. Мужеубийца в окровавленном шлеме косится на горластого пса — и тот, повизгивая, с поджатым хвостом, убирается восвояси.

Мы находимся в прихожей большого пиршественного чертога в Одиссеевом дворце на острове Итака. Внутренний двор и здание накрыты сверху гудящим силовым полем. Нечестивые охотники за приданым не просиживают длинные скамьи за бесконечным обедом, и верная Пенелопа не горюет, взирая на них, и беспомощный подросток Телемах не строит козней, и проворные слуги не снуют туда-сюда, поднося отягченным едой женихам кубки с черным питьем. Однако, судя по виду комнаты, можно подумать, будто великое избиение женихов уже свершилось: стулья в беспорядке опрокинуты, сорванный со стены ковер сполз со столешницы на пол и пропитан разлитым вином, и даже великий лук Одиссея — тот, который, если верить легенде, никто, кроме хозяина, не смог бы натянуть, настолько редкое и ценное оружие, что Лаэртид не рискнул брать его в Троянский поход, — теперь валяется на каменном полу среди россыпи знаменитых охотничьих стрел, отточенных и пропитанных гибельным ядом.