Оксана Демченко - НЗ. набор землянина [Litres, СИ]

Все, мысли отрубило: стену справа вспучило, покрытие расползлось и позволило увидеть гладкий саркофаг, немного похожий на тот, в котором имперцы сберегали настоящего тэя Альга. Только эта штуковина крупнее и гораздо… внушительнее. Без звука саркофаг выплыл к самым нашим креслам, открылся и позволил увидеть тело Дэя, плотно пристегнутое, зажатое и обмотанное бессчетными фиксаторами.

Дело – дрянь. Кожа у Дэя белее снега, тонкая, смятая. Бумага, а не кожа. Поверх бумаги – пепел, настоящий. Или – пыль? Словно Дэй помаленьку рассыпается. Жутко.

– Он теряет до тысячной доли веса ежедневно, – кивнул Олер. – Мы не понимаем природы явления. Саркофаг герметичен, утечек нет. Но изменение веса задокументированно и не вызывает сомнений.

Кожа и кости… Я сглотнула жалость, решительно встала и прошла к саркофагу. Вся ученая камарилья не может вылечить Дэя. И не хочет! А я – хочу, но не умею. Ну и пофиг, я же очень хочу. Однажды у меня уже получалось.

Тонкий лягушачий язык Дэя вытянут и намотан на стержень – все у тюремщиков учтено, даже эта особеность заключенного. Я повозилась, не понимая принципа работы замков. Саид встал, почесал себя и морфа в области затылка, хмыкнул – и вскрыл замочек без видимого напряжения.

– Это опасно, – предупредил Олер и дал приказ креслу отодвинуться как можно дальше от саркофага, перемещаясь вокруг столика. – Не стоит трогать замки. Тем более с примитивными отмычками.

– Я готовился, – огрызнулся Саид. – Они не примитивные.

– Нет…

Вот это слово Олер просипел, впервые выражая подобие эмоций. Еще бы. Вряд ли он хоть раз видел, чтобы лягушачий язык бесцеремонно протирали заимствованным у Павра спиртом и пихали, как иголку, в человечью вену.

Собственно, ждем. Если кровопийца теперь не узнает меня, ему и осиновый кол больше не вреден. Секунд пять я жутко боялась худшего. Затем язык перестал быть вялым, кровь пошла по нему, как по живой капельнице.

– Прямо в мозг, – глубокомысленно сообщила я полудохлому Дэю. – Мама мне говорила, на меня так должен действовать сыр. Целый год я жрала сыр и ненавидела его. Потом меня выгнали из института, и все, и хана пришла сырной диете. Сима не поумнела. Не судьба.

Пыль медленно поднялась с бумажной кожи, делаясь похожей на перламутр с крыльев бабочки – она чуть мерцала, кружилась в неощутимом ветерке и снова впитывалась в кожу, отдавая ей сияние и цвет. Конечно, здоровяком Дэй с нескольких глотков не стал. Но теперь он хотя бы не белый, а трупно-серый.

– Прогресс, – хихикнул Саид, вслушавшись в мои ассоциации. – Отодвинься, добровольная жертва. Хватит.

– Ему мало.

– Тебе много.

Я умею спорить с Саидом. Беда в том, что третий день он полагает себя состоявшимся взрослым мужчиной и использует новый метод. Он меня игнорирует. Берет за плечи и двигает. А сопротивляться в таком случае – это то же самое, что пробовать пинком оттолкнуть футбольный шар с названием Земля…

– Нет. Недопустимо…

Бедняга Олер. Как бы не сдох. Саид вынул иголку из моей сухой вены, похожей на впадину, а не на выпуклость с кровью внутри – и сунул себе в руку. Удачный день у Дэя, калорийное меню из двух добровольцев. О – десерт подоспевает: Гав зашевелился, сполз по шее Саида и укутал нашего вампира с головы почти до пояса. Греет и лечит.

– Хватит симулировать трупность, – возмутилась я вслух. – А ну, открыл глаза! Тут я нервы треплю, а я примитивное существо, по слухам, у меня нервные клетки не восстанавливаются.

– Восстанавливаются, – тихо уточнил Кит. – Но довольно медленно.

– Сима, – кое-как прошелестел Дэй и послушно открыл щели век.

– Сима, – согласилаясь я. – Давай дальше. Тут гражданин Олер уверен, что я должна подохнуть, если ты назовешь мне Слово. Мое имя меня не убило за двадцать два года. Неужели теперь оно токсично?

– Как болит голова, – пожаловался Дэй. Более осознанно посмотрел на Саида. – Спасибо. Достаточно. Можно переходить к воде и обычной пище.

Саид покосился на стол, облизнулся и покраснел до корней волос. Переходить-то не к чему. Олер изобразил памятник себе, то есть ничего не понял изо всех сил. Я ласково попросила повторить угощение. Он опять не понял. Кит блаженно прижмурился и исполнил пойманное у меня движение – щелкнул пальцами. Это привело к мгновенному возобновлению банкета. Стол только что не рухнул под тяжестью вкусного и утоляющего жажду. Кит улыбнулся интмайеру.

– Заметьте, корабль герметичен, но масса изменилась, – сообщил он. – Очень люблю немного лукавить с примитивными законами мироздания.

– Ноль по колебаниям в энергии, ноль перемен по всем считываемым параметрам, – признал Олер. – Как жаль, что кэф-корабли не совершают преступлений.

– Зеркало! – снова рявкнула я.

Олер заткнулся и скис. Дэй недоуменно повел бровями – лицо уже почти нормального оттенка, только слегка бледновато. Кожа расправляется, он больше не старик, скорее дядя лет шестидесяти, быстро молодеющий. Саид только успевает кидать в пасть нашему жрунчику фрукты со стола. Хряпает вампирюга на лету, бультерьеры уважали бы, взгляни они на это. Во: выхлебал два кувшина воды. Немного полежал, блаженно жмурясь – и попросил Саида заняться крепежом оков на руках.

– Я вспомнил, – негромко сообщил Дэй почти обычным голосом, низким и бархатным. – Я сказал этому вот существу – «зеркало». Давно. Точнее, я подумал, я тогда не понимал наречия. Он сам вербализировал главное слово. Это была моя ошибка. Я долго не мог понять, что вступаю в контакт с сознаниями, с бессознательным и вербализирую то, что может оказаться крайне опасным. Понадобилось двадцать циклов, чтобы устранить угрозу. Слово «зеркало» он выбрал сам. И сам начал накручивать смыслы вокруг слова. Удивительно, все говорили и накручивали. Но лишь немногие пробовали в себе менять причину произнесения слова. Один охранник сказал – «цепь». Он помнил вину за многое, и эта вина его угнетала, рано или поздно он сломался бы, начал глушить сознание и уродовать себя и других. Но тот человек понял проблему. Я знаю. Он приходил к моей камере перед отлетом и сказал «благодарю». Мне стало немного легче. Еще несколько раз приходили люди. А другие исчезали. Не моя вина. Но это причиняло боль.

– Что значит «зеркало»? – решился задать впорос Олер, даже чуть придвинул кресло.

– Не знаю, – повел плечами Дэй и начал массировать запястья освобожденных рук. – Это ваше слово. Могу предположить, что вы страдаете неумением включать себя в картину мира. Вы так хотите быть над обществом, что стали зеркалом. Вы ведь знаете, что зеркало ничего не отражает кроме хаоса, пока в него не смотрят? В вас давно уже никто не смотрит. Вы чудовищно одиноки. Сами вы смотреть не умеете вообще, вы окончательно слепы. Это трагедия, вокруг удивительный мир, а вы планомерно превращаете себя в фиксирующее устройство, хотя рождены художником и мыслителем.